Франц Кафка. Биография

Первая глава Родословная и детство

Франц Кафка родился 3 июля 1883 года, родители Герман и Юлия Кафки.

Фамилия «Кафка» чешского происхождения (орфографически kavka и означает буквально «галка». На фирменных конвертах Германа Кафки, которые Франц часто использовал для писем ко мне, изображена, в качестве эмблемы, эта упорная с забавно вздрагивающим хвостом птица.

Фамилия «Кафка» бытовала среди евреев родом из чешских местностей, т. е. нередко звучала во время крестин выходцев из чешских областей империи Иосифа Второго. Судить о национальных и политических убеждениях Германа Кафки не представляется возможным. Правда, казалось, что отец Франца известным, не слишком явно выраженным образом симпатизировал активному чешскому движению в старой Австрии, причем этому могла содействовать память о его родном чешском селе. Но Франц посещал только немецкую школу, воспитывался в немецком духе и лишь позднее, по собственному побуждению, приобрел достаточное знание чешского языка и глубокого познания чешской культуры, само собой разумеется, не пренебрегая своими немецкими культурными корнями. (Позднее станут существенны сознательно развиваемые им связи с еврейскими диалектами соответствующих местностей).

Один из череды кузенов Франца, к тому же похожий на него внешне (в известной степени более сильное и здоровое издание Франца) и часто восхищавший его своей целеустремленной организаторской энергией, играл в немецко-либеральных кругах ведущую роль уже студентом, а затем профессором университета и депутатом (в чешском парламенте). Этот профессор Бруно Кафка, не-смотря на раннюю смерть, критическими работами, политической деятельностью, творческим сотрудничеством в законодательстве, ответственным редактированием научного наследия Краснопольского и собственными юридическими трудами смог стать примером плодотворной жизни. Отец Франца и Бруно были двоюродными братьями.

О предшествующем поколении осталось следующее замечание в Дневнике Франца:

«Меня назвали по-древнееврейски Амшель по имени прадеда по материнской линии, запомнившегося матери очень набожным и ученым человеком с длинной седой бородой за шесть лет до того, как он умер. Ей вспомнилось, как она держала палец ноги мертвеца и при этом вынуждена была просить прощения за возможно совершенные провинности по отношению к деду. Она вспоминала также о стенах, заставленных множеством книг деда; он каждый день купался в реке, даже зимой тогда он пробивал себе прорубь во льду для купания. Мать моей матери умерла преждевременно от тифа. После этой смерти бабушка впала в меланхолию, отказывалась от пищи, ни с кем не разговаривала и однажды, через год после смерти своей дочери, отправилась на прогулку и уже не вернулась, труп её вытащили из Эльбы. Еще более ученым человеком, чем мой прадед, был праде-душка матери, пользовавшийся одинаковым авторитетом и среди христиан, и среди евреев; из-за его благочестия при пожаре случилось чудо: огонь перепрыгнул через его дом и пощадил его, тогда как во всей округе дома сгорели. У него было четыре сына, один перешел в христианство и стал врачом. Все они умерли рано, за исключением деда по материнской линии у того был сын, известный как сума-сшедший дядя Натан, и дочь как раз мать моей матушки».

К этим сведениям от матери Франца, с которой я часто разговаривал вплоть до её смерти, последовавшей в 1934 году (она пережила сына на десять лет), и которая была спокойной, доброй, чрезвычайно умной, даже премудрой женщиной, я получил следующие дополнительные сведения. Согласно им семья Кафки по отцовской линии была родом из Воссека около Стракониц (южная Богемия). Отец Германа Кафки был резником. Юность Германа была тяжелой и пре-избыточна трудом, его упорство и работоспособность явно безграничны. Его братья и сестры (три брата и две сестры) , по словам фрау Юлии Кафки, матери Франца, были «исполинами». Франц всю свою жизнь находился в тени мощного, даже внешне чрезвычайно импозантного (высокого и широкоплечего) отца, который в конце своей полной труда и изрядных коммерческих успехов жизни, но также наполненной заботами и болезнями своего многочисленного семейства, детей и внуков, которым он радовался патриархально, и вдобавок после продажи еще сегодня¹ существующего оптового магазина (на Рыночной площади в Старом городе) смог оставить в наследство многоэтажный доходный дом в центре Праги. Все это достигнуто собственным трудом, порядочностью и предусмотри-тельностью; с помощью жертв и усилий выстроенный фундамент многочисленной семьи и её мещанское существование постоянно становились некиим примером для фантазий в творчестве Франц. Его уважение к отцу в этом смысле было безграничным, имело оттенок героического, хотя при трезвом взгляде и вне сферы влияния пристрастности домашнего очага, как в моем случае, казалось содержащим, наряду с верными, множество оттенков преувеличения. Во всяком случае это чувство, воспринятое Францем при домашнем воспитании, было основополагающим. Насколько исключительным оно было, явствует из следующей (очень критичной) записи в дневнике, которую я привожу, так как она дает важную картину первых лет жизни отца. Франц пишет:

«Неприятно выслушивать то, как отец с неостановимыми обидными намеками на счастливое положение нынешнего поколения и прежде всего своих детей, рассказывал о страданиях, которые он перенес в юности. Никто и не оспаривает, что в юные годы из-за ветхой зимней одежды у него были на ногах язвы, что зачастую он голодал. Что с десяти лет ему приходилось толкать тележку по деревням с раннего утра даже зимой, однако кое-чего он понять не может и не хочет этих правдивых фактов в сравнении со следующими достоверными фактами: что я, не испытав всего этого, не сделал ни малейшего вывода из того, что я счастливее его, что он имеет право гордиться этими язвами на ногах, что он с самого начала предполагал и утверждал, что я не смогу оценить его тогдашние страдания и в конце концов именно потому, что не испытал подобных страданий, должен быть ему безгранично благодарен. Как охотно бы я слушал, рассказывай он все время о своей юности и о своих родителях, но выслушивать все это с интонациями хвастовства и выговора мучительно. Раз за разом всплескивал он руками: „Кто испытал это сегодня! Что известно детям! Никто из-за этого не страдает! Что сегодня понимают дети!“ сегодня сходным образом разговаривал с посетившей нас тетей Юлией. У неё тоже облик исполинов-родственников по отцовской линии. Глаза елейные, с крохотным беспокойным оттенком фальши или подкрашены. Она с детских лет нанималась в кухарки. Там ей приходилось при больших холодах выбегать за чем-нибудь в мокрой юбчонке, кожа на её ногах трескалась, юбчонка промерзала и высыхала только по ночам в постели».

Теперь я опять исхожу из сведений, полученных от матери Франца. Её бабушка с отцовской стороны из рода Платовских, изображалась поистине душевной, а из-за своих медицинских познаний пользовалась доброй славой. Впрочем, у предков отца преобладающими качествами оказались воинствующая практичность и жизнеспособность, физическая сила также передавалась по наследству. Герман три года служил в солдатах, даже в старости охотно говорил о своей военной службе, будучи в хорошем расположении духа (что, правда, случалось все-таки крайне редко), пел солдатские песенки. Его отец и, значит, дед Франца мог зубами поднять с земли куль муки. Когда однажды цыгане заехали в уединенно расположенную гостиницу, робкий хозяин послал за дедом Франца. Тот быстро удалил из гостиницы непрошеных гостей.

Полностью меняется впечатление, как только мы обращаемся к предкам матери. Здесь имеются ученые, люди, склонные к странностям и времяпровождению в местах, кое-кто переплавил эту склонность в авантюристическое, экзотическое или выдуманное, кого-то увлекло отшельничество.

Процитированные дневниковые заметки содержат ссылки на благочестивость и (раввинскую) ученую репутацию деда и прадеда матери. Даже купание в ледяной воде, как ритуальное действо чрезвычайно набожного человека, воспринималось тогда не в качестве совсем еще не существовавшего или просто не распространенного среди евреев способа лечения силами природы. упомянутые мужчины принадлежали к роду Пориас и жили в Подебродах. Прадед постоянно носил напоказ, а не под одеждой предписанный религиозным каноном цицит; дети, насмехаясь, бежали ему вослед, но затем, будучи наставленными в (христианской) школе, постигли, что не имеют права дразнить столь набожного человека. Единственное дитя деда умерло преждевременно, что, вероятно, послужило поводом для самоубийства бабушки Эсфири Пориас. Эсфирь вышла замуж за Якоба Лёви. Шестеро детей появилось в результате этого брака, вторая по старшинству (Юлия Лёви) была матерью Франца. Старший брат (Альфред) заблаговременно уехал за границу и дослужился, награжденный орденом, до поста Генерального директора испанских железных дорог. Он остался холостяком, часто посещал Прагу и оказывал известное влияние на юного Франца, прежде всего, вероятно, из-за того. Что Франц ждал от него руководства в практической жизни. Франц стремился в дальние страны, в которые его призывала также биография другого брата матери (Йозефа) тот руководил колониальной компанией в Конго, снаряжая караваны часто числом до 150 человек. Позже он жил в Париже, женившись на француженке. Реалии его жизни преображены поэзией в произведениях Кафки, некоторые экзотические страны стали местом действия его завершенных работ и набросков. Дядя Альфред из Мадрида слыл, по-видимому, блудным сыном, но все же полным любви и сильных родственных чувств. (Знакомство с ним не оставило у меня определенного впечатления).
Как сильно Франц разочаровался в нем, явствует из письма к другу юности Оскару Поллаку. Франц спрашивал его, «или он не обязан помогать мне в подобных делах, или не мог отправить меня куда-нибудь, где я смогу все начать, наконец, уже с легкой руки». Франц всегда смотрел на свою профессию юриста только как на крайнее средство и грезил об иной участи. Его переезд к дяде, которому он почтительно сообщил о своём юношеском намерении, правда, только в виде скромного намека, не состоялся и не принес ему, однако, неприятностей из-за общей холодности семейных отношений.

Другой брат матери (Рудольф) жил на небольшое жалованье от Коширжецкой пивоварни холостяк и оригинал, по убеждению перешедший в католичество. Самый младший брат (Зигфрид) был сельским врачом в Тржише тоже холостяк, позднее переселившийся в Прагу, в дом, принадлежавший семейству Кафки; в последний период жизни Франца он принял деятельное участие в его судьбе, оказывая ему помощь.

Франц, по словам матери, появился на свет в доме на углу Майзенгассе и Карпфенгассе (сейчас Karpova). Ареал его детства: здание заведения для парализованных на Гастгассе (Dusyni), дом «У Минуты», дом на углу Венцельплац и Смечки. Когда я посетил его первый раз, семья жила в старой, угловой, тесной, но приятной квартире на Цельтнергассе (сейчас Сeletna, 3). на Цельтнергассе нахо-дилось также отцовское торговое заведение, прежде чем переместилось в помещение дворца Кински на Староместской площади. В «Созерцаниях» и других произведениях раннего периода Кафки, само собой разумеется, и в дневниках обнаруживаются декорации и обстановка этого торгового заведения в различных ва-риациях. Читайте набросок «Торговец» (Новеллы, стр.35² )

В начало | Читать дальше

---

¹ Это отмечается в 1937 году. Логичные уточнения несложным способом могут осуществляться самими читателями при чтении этого нового издания; с этого места и далее.

² За цитатами этого рода обращайтесь к полному собранию сочинений, выпущенном издательством С.Фишер в 1950 году