Дневник Исикава Такубоку (фрагменты)[1]

Дневник Франца Кафки

(фрагменты)

7 апреля

Почему же я решил записывать дневник латиницей? Зачем? Я люблю свою жену. И именно потому, что я люблю её, я не хочу, чтобы она читала мой дневник. Нет, это ложь! правда, что я люблю, и правда, что я не хочу, чтобы она читала, но эти две правды никак не связаны.

Может быть,  я – слабый человек? Нет. Все оттого, что сам институт брака – нелепость. Брак! Какая глупость! И что же делать в таком случае?..

Одинокий, лежал я без сна посреди уснувшего города, считал вздохи тихой весенней ночи и чувствовал, насколько ничтожна и уныла моя жизнь здесь, в тесной, на три с половиной татами комнатке. И что я такое – одинокий, в тесной комнатке, скованный непонятной усталостью? Последнее открытие человечества – это то, что человек ничего замечательного из себя не представляет.

Как долго… Более двухсот дней живу я в этой тесной комнатке – во власти вялого беспокойства и пустой надежды, будто я сумею отыскать то, что глубоко затронет меня.

8 апреля

Человеческая природа двойственна – в этом нет сомнений. Мой друг – спокойный, чистый, глубоко чувствующий человек, но и вместе с тем болезненно ревнивый, слабый, немного самовлюбленный, женственный.

10 апреля

Идеал разрушения всего, а затем создания нового своими руками – это уже не просто печальная иллюзия. И если даже этот идеал - иллюзия жизни, то жить без него мы все равно не можем, - если придется отбросить и эту глубокую внутреннюю потребность, то мне не останется ничего, кроме смерти.

То, что я написал сегодня утром, - ложь. По крайней мере, для меня это не самое главное. Я не считаю, что всякое достижение человечества в любой области – прекрасно. Прежде я думал, что литература – что-то более великое и ценное, чем все прочее, но это было тогда, когда я еще не знал, что значит "великое". Разве может быть что-нибудь созданное человеком – великим? Сам человек не велик, не целен.

Сзади меня толкают или тянут спереди?  Как бы то ни было, в моем сердце нет тишины. Я чувствую, что должен бежать.

Тогда – чего же я хочу? Имени? Нет, не этого. Великих достижений? Нет, не этого  Любви? Нет, не этого. Знаний? Нет.

В последнее время в мое сердце проникает желание уйти туда, где никого бы не было, где, по крайней мере, не слышны голоса людей, нет – где не было бы слышно ничего, имеющего отношения ко мне, туда, где не существовало бы опасности, что кто-нибудь придет и будет смотреть на меня, - и там прожить в одиночестве хотя бы неделю иди десяток дней, нет, хотя бы день или полдня.

Когда у меня оказывалось немного денег, то я без колебаний, понуждаемый зовом плоти, устремлялся в узкие, грязные улочки. С прошлой осени я побывал там тринадцать или четырнадцать раз и купил десяток проституток… Страшно, отвратительно.

Хочу заболеть! Это желание давно уже скрывается в моем мозгу. Болезнь – единственный путь к обретению покоя.

12 апреля

Если их так называемая литература и моя литература – это одно и то же, то я без колебаний брошу перо навсегда.

15 апреля

Любить – это еще не все в человеческой жизни. Это лишь часть её. Любовь – это игра. Что-то вроде песни.  Всем людям иногда хочется петь. И когда они поют, то радуются. Но человек не может всю жизнь только петь. А если все время напевать одну и ту же песню, то приестся даже самая веселая. Но бывает и так, что хочется петь, а не можешь.

17 апреля

Я сказал себе: "Я непременно брошу литературу".

"Бросишь? А что будешь делать?"

"Смерть – другого ответа нет".

Как сделать, чтобы не чувствовать всей тяжести ответственности перед жизнью.

17 апреля

Нет сил вглядываться в глубины своего "я". Как бы то ни было, писать не смог… Мысли разбрелись

24 апреля

"И не стало противника. Вот почему я в таком отчаянии. противник! Противник! В эту эпоху отсутствия авторитетов не обойтись без сильных противников. В том, чтобы одиноко идти своим путем, есть поистине что-то ужасное".

15 мая

Мой милосердный друг не понимает глубокой тоски и муки человеческой жизни. Я вернулся к себе, заключив в сердце непереносимую грусть. Трудно человеку быть понятным до конца. Мы нуждаемся только в видимости общения.

26 апреля

Открыл глаза, огонь в жаровне погас. Такое состояние, будто в голове все отсырело.

Меня непонятно почему охватило ощущение, что в мире не стало места, куда бы я мог поместить себя.

Когда мы, наконец, дошли и стали стучать в ворота, то казалось, что я стучу в свою грудь и слышу непонятный звук.

1 мая

Мои размышления о характере Рудина уверили меня в том, что например я сам – человек, который ничему в этом мире не может положить начало.

8 мая

Что я делал эти шесть дней? Какие бы усилия я ни прилагал, все происходящее доказывает только одно – разрушить действительность мне не под силу.

Я знаю, сейчас в моем сердце нет уверенности, нет никакой цели, с утра до вечера меня мучают смятение и беспокойство. Нет ничего определенного. Что будет дальше? Я - словно бесполезный, ни к чему не подходящий ключ. Да! И нет на свете такой замочной скважины,  к которой бы я подходил.

31 мая

Настроение такое, будто я жду смертной казни. Так я и говорил, но каждый день занимался немецким языком. Кроме того, составлял различные проекты…

.

17 мая

И я при всех обстоятельствах целый день ничего не делал, только размышлял обо всем этом!

24.01.1915

            Мое определение было правильным и признано правильным: Каждый любит другого таким, каков тот, другой, есть. Но с таким, каков тот есть, как он считает, он жить не сможет. [2]

4.07.1916

            Что я есть? Жалкий я. Две дощечки я привинтил к вискам.

27.04.1915

Не способен жить с людьми, разговаривать с ними. Полностью погружен в самого себя, в мысли о себе. Апатия, бездумье, боязнь. Мне нечего рассказывать, никогда никому.

3.05.1915

            Полнейшее безразличие и тупость. Высохший колодец, вода на недосягаемой глубине и то сомнительно. Ничего, ничего. Не понимаю жизни в "Разрыве" Стриндберга; что он называет прекрасным, погружает меня в отвращение, имей оно ко мне отношение.

24.01.1915

            Определенно неведомые другим людям трудности, которые я испытываю в беседах, имеют свою причину в том, что мое мышление или, вернее, содержимое моего сознания совсем смутно, так что я, пока это касается меня, безмятежно и часто самодовольно спокоен при этом, но человеческая беседа требует остроты, поддержки и продолжительной связности, вещей, которые у меня отсутствуют. Возлежать на облаках тумана никто со мной не захочет, а если даже кто-нибудь и захочет, то я не смогу прогнать туман из своей головы, меж двух людей он тает и становится ничем..

7.02.1915

            Полнейший застой. Бесконечные мучения.

            При известной степени самопознания и при прочих благоприятных для наблюдения обстоятельствах неизбежно должно случиться так, что признаешь себя отвратительным.  Любой масштаб благого – сколь различны бы ни были мнения об этом - является слишком большим.  Выясняется, что являешься не чем иным, как жалкой крысиной норой задних мыслей. Даже самый малый поступок не свободен от этих задних мыслей. Эти задние мысли будут такими грязными, что в состоянии самоанализа не пожелаешь обсудить их хотя бы приблизительно, а ограничишься взглядом на них издали. Эти задние мысли станут обусловлены не чем-то вроде эгоизма, эгоизм по сравнению с этим - идеал красоты и блага. Грязь, которую обнаружишь, станет существовать ради самой себя, познаешь, что я вился в мир до основания нагруженный ею, и благодаря ей не узнанный или слишком хорошо распознанный, придешь к концу. Эта грязь станет самым глубоким местом, которого только можно достичь, это самое глубокое место будет не чем-то вроде магмы, а грязью. Она станет самым низким и самым высоким, и даже сомнения самоанализа, очень скоро станут столь же расслабленными и самодовольными, как барахтанье свиньи в навозной жиже.

            19.09.1917

Для меня совсем не постижимо, что почти каждый, кто умеет писать, способен болью овеществлять боль, что я, например, с еще, возможно, охваченной несчастьем головой  могу усесться и  письменно кому-нибудь сообщить: Я несчастен. Да, я еще могу выйти за рамки и с различными украшательствами, в зависимости от дарованиям которому, кажется, нет дела до несчастья, нафантазировать об этом просто или усложнено, или с целым оркестром ассоциаций. И это вовсе не ложь и не успокаивает боли, это просто милостивый избыток сил в момент, когда боль  явно истощила до дна  все силы моей души, которую она терзает. Итак, что же это за избыток?

            Во время мира ты не продвигаешься вперед, во время войны истекаешь кровью.

1.09.1914

            При полной беспомощности едва написал две страницы. Я сегодня очень сильно отступил назад, хотя спал хорошо. Но я знаю, что поддаваться не должен, если я хочу через глубочайшие страдания уже самого образа жизни, причиняемые сочинительством, перейти к наиболее для меня возможной долгожданной свободе. Старое отупение еще не совсем покинуло, как я замечаю, и холод сердца, по-видимому, никогда меня не оставит. Что я не страшусь никакого унижения, может означать безнадежность точно так же, как подавать надежду.

16.02.1915

            Не пойму, как себя заставить. Словно от меня сбежало все, чем я владел, и, вернись оно, мне этого вряд ли было достаточно.

22.02.1915

            Неспособность во всех отношениях и окончательная.

5.12.1914

Мое отношение к семье лишь тогда приобретает для меня единственный смысл, когда я считаю себя семейной погибелью. Это единственное естественное, равно побеждающее любое удивление  объяснение, которое существенно. Это и единственная действенная связь, которая в настоящий момент установлена мной с семьей,  потому что в остальном я полностью с ней разделен побуждениями чувства,  впрочем, не более непреодолимо, чем, возможно, от всего мира, (в этом отношении картина моего существования – бесполезная, покрытая снегом и инеем, косо всаженная в землю жердь на краю поля в глубине огромной равнины темной зимней ночью). Действительна только гибель.

2.06.1916

            Что за наваждением с девушками, несмотря на все головные боли, бессонницу, седину, отчаяние. Я посчитал: с лета их было не меньше шести. Я не могу устоять, язык форменным образов рвется изо рта, когда я не удерживаюсь от восхищения пред достойным восхищения и не любить до изнеможения достойных восхищения (да и оно улетучивается). По отношению ко всем шести я виновен почти только внутренне, но одна через кого-то передавала мне упреки.

14.11.1922

            По вечерам все время – 37,6 – 37,7. Сижу за письменным столом, ничего не выходит, на улице почти не бываю. Однако жаловаться на болезнь – по-тартюфски.

16.01.1922

            Вся эта литература – натиск на границу и, если бы сионизм не пробрался между ними, она легко могла бы развиться до нового тайного учинения, до кабалистики, предпосылки к этому существовали. Конечно, здесь требовался какой-нибудь непостижимый гений, который бы пустил свои новые корни в древние века или древние века заново сотворил  и не растратил себя во всем, а лишь сейчас начал творить себя.

12.02.1922

            Среди тех, кого я постоянно встречаю, ни одна не доросла до того, чтобы сказать не "Я не люблю тебя", а сказать: "Ты не можешь меня любить, как бы ты этого ни хотел. К несчастью, ты любишь любовь ко мне, любовь ко мне тебя не любит".  Вследствие этого неверно сказать, что я познал фразу "Я люблю тебя", я познал лишь тишину ожидания, которую должно бы разрушить "Я люблю тебя", лишь это я познал, ничего другого.

10.11.1917

            Решающее я до сих пор не записал, я все еще теку по двум рукавам. Ожидающая работа чудовищна.

6.01.1920

            Все, что он делает, представляется ему чрезвычайно новым. Если бы он не обладал жизненной бодростью, то это само собой, он это знает, неминуемо стало бы чем-то вроде древней адской трясины. Но бодрость вводит его в заблуждение, заставляет забыть все это или смириться легко или, пусть провидчески, но безболезненно. Ведь сегодняшний, несомненно, этот сегодняшний день, когда успех отправляется в дорогу, чтобы шествовать далее.

            25.09.1917 Временное удовлетворение я еще могу иметь от произведений вроде "Сельского врача" при условии, что мне еще удастся нечто подобное (очень маловероятно). А счастье для меня – привести мир к чистоте, незыблемости, неразрушимости.

7.10.

            Неразрешимый вопрос: сломлен  ли я? Гибну ли я? Почти все признаки говорят за это: (холодность, отупение,  нервозность, рассеянность, неспособность  к работе, головные боли, бессонница), лишь надежда почти говорит против.

4.05.1915

            Обдумываю отношение других ко мне, как ни мало я чувствую, нет никого, кто понимал бы меня полностью. Иметь такого понимающего,  некую женщины, как говорится, иметь опору на любой случай, иметь Бога. Оттла понимает кое-что, даже многое,  Макс, Феликс – кое-что, многие, как Э., понимают только частично, но уж с отвратительной дотошностью, Ф., наверное, совершенно не понимает, правда, при бесспорно существующей меж нами связи это особенно важное положение. Порой мне кажется, что она понимает меня, сама того не ведая, например, когда я невыносимо тосковал по ней в ожидании на станции подземки, в одном лишь стремлении как можно скорее приехать к ней, предполагая её наверху, хотел пробежать мимо, и  она спокойно взяла меня под руку.

9.01.1920 В его затылке вырезали сенгментообразный кусок. С солнцем заглядывает целый мир. Это нервирует его, отвлекает от работы, он также злится, что как раз он должен быть исключен из спектакля.

6.12.1919

            Снова прорвался  сквозь эту ужасную длинную узкую щель, которую по-настоящему можно преодолеть лишь во сне. По собственной воле, бодрствуя, это, конечно, никогда не удается.

28.09.1915

Бессмысленность жалоб. Как ответ на них – колющая боль в голове.

6.07.1919

            Все та же мысль, желание, страх. Но все-таки спокойнее, чем обычно, словно предстоит огромная перемена. Дальняя дрожь, которой я ощущаю. Сказано слишком сильно.

25.09.1917

            Дорога к лесу. Ты разрушил все, ничем, собственно говоря, не овладев. Как хочешь ты это вновь восстановить? Разве остались еще силы у мятущегося духа для этой огромной работы

16.02.1915

            Не пойму, как себя заставить. Словно от меня сбежало все, чем я владел, и, вернись оно, мне до этого вряд ли было достаточно.

20.07.1916

            Если я обречен, то обречен не только на смерть, но и на сопротивление до самой смерти. В воскресенье утром, незадолго до моего отъезда, мне показалось, что ты хочешь помочь мне, я надеялся до сегодняшней пустой надежды.

5.02.1922

            Сбежать от них. Каким-нибудь искусным прыжком. Сидеть дома, в тихой комнате, при свете лампы, высказывание это опрометчиво. Это вызовет их из лесов, как если бы засветит лампу, чтобы указать им след.