Игорь

(Уральский политехнический институт)

Темная провинциальная улица. Ветер плещется снегом. Добротный, сработанный на век дом. Окна закрыты ставнями, но поверх двух — электрические штрихи.

В комнате на столе — самодельная радиостанция. Игорь — в наушниках, спиной к открытой двери — работает «на ключе», свет от настольной лампы, отразившись в зеркале трюмо, устремляется в кухню, высвечивая ходики. Половина одиннадцатого. За столиком, оперев голову на руку, женщина со стянутыми назад волосами смотрит сквозь проем двери, стараясь не толкнуть взглядом спину сына.

Тот оставляет «ключ» и быстро записывает что-то карандашом в блокнот.

«Вот и младшенький — уже совсем взрослый. Полгодика еще и — высшее образование. Говорит, что при кафедре оставят — оценили, значит. И то верно — за пять лет и не узнать парня. Вроде, и заикаться меньше стал, зато голос повышает по — командирски. И то — в каких походах только не побывал: Кавказ, Саяны, Приполярный Урал, Северный Урал... Это Слава, старшой, его за собой походничать утянул. Сильный стал, фигуристый, самостоятельный, предусмотрительный, все походное сам чинит, мне не передоверяет. С 15-ти лет, с Чусовой еще, начал, и куда теперь только не шастает! Радиостанции какие-то с собой таскает в походы, на каком-то сплаве, почитай, их утопили. Ох, опасно — кто-то же там утонул все-таки, не достали, родителям горевать до смерти... Слава говорит, что Гося в каждом походе в любой глухомани людям радио чинит, народ радует. Опять же рисует, фото делает, меня снял на карточку — как в царские времена. Любит, не у всякой такой сын — почтительный, но с характерцем... Дома, почитвй, и не бывает. Мужчина, под командой кажин раз — взвод. Так ведь после защиты — летние лагеря, чтобы до младших лейтенантов дорасти. В форме будет — красавец... Девушек вокруг — тьма, а вот никак не присохнет. Или чего ни то не знаю... Вот Зина была, так она — с парнем. По пятому курсу ходят — пора бы! Ежели тоже с радиофакультета — на одной работе, может, будут. Но тут уж, девонька, смотри — Игорек мой покомандовать любит, под каблук — ни-ни! Не смотри, что его бабушка прозвала „Гося“ — это по-домашнему. Тут уж будь ласка — не крикнешь, мол, Гуся, поди сюды! Сына зато воспитает во всей строгости, как полагается, а и дочка вертихвосткой не станет... Юбки нынче девки носят — срам да и только! Завлекают, значит. А раньше как? Улыбнешься подряд три раза и — все уже, почитай, спелёнутыЙ. Мы с моим на вечёрках впереглядки полгода играли — вот дурачки! Зато теперь — все как по маслу, и сыновья — в отца, и жизнь за минутами не гоняется...»

На ходиках — половина двенадцатого. Женщина дремлет.

Игорь медленно вращает верньер, придерживая наушники. Потом смотрит на часы — половина первого. Снимает наушники, щелкает тумблерами. Встает, потягивается.

Направляется в кухню.

— Мама, что ж вы не ложитесь?

Женщина открывает глаза: "Так тебя, Гося, дожидаюсь. Тебе вставать... — посмотрела на ходики — уже сегодня...

— Ничего. В поезде отосплюсь.

Игорь склоняется, целует мать в макушку.

Зина

(Уральский политехнический институт)

Девушка на старенькой машинке «Зингер» сшивает две полосы полотна. С другой стороны стола сестренка тянет на себя готовую сшивку.

— Зин, а зачем вам в палатку простыню?

— Не простыню — полог. Чтобы в проем ветер не задувал, снег не заносил...

— А холодно в палатке?

— По-всякому... Но у нас печка есть — от неё, знаешь, как жарко!

— А волки в горах есть?

— Да уж, наверное. Но у них — своя стая, у нас — своя группа.

— А спят они как? У Жульки вон конура есть, а у них?

— Они в снег зароются и ночуют себе. Привычные, да и в шубе.

— И не страшно тебе, не боязно?

— Да что ты? Чего пугаться? Нас десятеро, топоры имеются, костер, туда — сюда... Ребята, знаешь, какие боевые?! Один Юра чего стоит! На Саянах с геологическим молотком на медведя бросился. Тот еле ноги... то есть, лапы унес.!

Зина была полна материнского инстинкта. Знала, что будет хорошей матерью. Ей всегда нужно было о ком-то или о чем-то заботиться. Парни — те же дети малые. Есть, правда. В них некая толика загадочности — суровой, но и притягательной. Зина легко влюблялась и не подбиралась к предмету своего и нтереса, а сразу брала его в полон. Очень любила держать пальцы на пульсе в запястье — ей хотелось обнаружить там, кроме физического пульса, еще психический и эмоциональный — Коля вычитал это в какой-то древней книжке. А еще баще было приложить ладошку к становой жиле или сонной артерии и чувствовать, как ладошка наполняется бьющейся в таинственном ритме мужской кровью, пока и собственная её начинала приспосабливаться к пульсирующему мужскому ритму, и это было крохотное объятие, и тогда девушка скрещивала ноги и сжимала бедрами рвущееся изнутри наслаждение, и тогда обнаруживалась тяжесть мужского тела. И руки начинали сдирать с неё трусики, но сладкого хотелось еще до вкусного, а девушка в силе не уступала парню, а в резкости — тем более, так что мужское тело катапультировалось с односпальной студенческой кровати на пол, и звучал обиженный возглас: «Сама не ам и другому не дам...»

Импульсивность преследовала девушку: жизнь летелабыстро, многое не успевалось, за многим мечталось угнаться. Было и такое — в летние каникулы прямо перед походом вдруга умчалась в Москву в общем вагоне за непонятным счастьем, а на Казанском вокзале сразу поняла, что случайно встреченный в походе парень — мечта не из её сказки, тут же купила обратный билет и пошла по столице с любопытными глазами. Что ж — тот же Свердловск, только улицы пошире и дома повыше. А вот и Кремль! Ворота — нараспах, милиционер скучно смотрит на провинциальное людское месиво скучно. Кто-то толкнул девушку, кто-то наступил на ногу, и лопнул ремешок босоножки. Зина отступила в сторонку, оперлась крепким коленом о поручень, достала из сумочки цыганскую иглу, нитки и мигом восстановила статус-кво. Милиционер аж рот раскрыл от житейской мудрости провинции, а она подмигнула ему и бросила: «Что — Расеей любуешься?!» Было легко и привольно. Никто (кроме того парня) её в Москве не знал, Кремль являл ей свои исторические тайны, пломбир — вкуснее свердловского, Василия Блаженного хотелось в сумочку спрятать, река Москва текла поширше исети, Большой Каменный мост целился искоса на Кремлевское взгорье, в кинотеатре «Ударник» шла «Великолепная семерка», а билеты — без очереди. В фойе были автоматы с пивом и бутербродами, она уже проголодалась давно и скормила железяке пару пятнашек. Ящик, видимо, тоже был голодный и бутербродов не выдал. Подошел какой-то высокий кент, постучал ей перстом в лоб, бросил свои пятнашки и в салфетке поднес Зине. Ну да, Москва, понятное дело... В темноте кинозала девушка закусывала, любуясь Юлом Бриннером. Бритый его череп был восхитителен, «целкость» — непревзойденной. Вдруг девушка ощутила на своем бедре влажную руку — доброхот бутербродный явился за сдачей! Тут же взыграла ремеслуха, подарившая так много навыков и находчивости. Закрутив вместо юлы кожу на запястье его руке, девушка громко сказала в тишину зала, обеспокоенного за ранение героя: «Ты смотри, мальчик, а то я тебе сломаю нижний пальчик!». Полупустой зал зашелестел смешками. Все закончилось благополучно, наша (американская) взяла, порок наказан, и Москва хороша, но чужая.

Сбоку от Казанского вокзала ЦДЖ, то есть Центральный Дом железнодорожников. Зина насмелилась, зашла, нашла туалет, заранее умылась и почистила зубы — так покидать Москву приятнее. На перроне высчитала, где должен остановиться состав «Москва — Абакан» и, когда его подали, оказалось, что она не промахнулась — первой и подала строгой девчонке свой билет в общий вагон, а там бросила курточку и сумку на вторую полку, взлетела сам, босоножки — на третью полку, и, пока народ бился за тесное заплаченное место, бросилась в сон как под стог сена.

— ...Болезная небось всею Москву истоптала вдоль-поперек...

Зина отмежила веки — внизу старушка-кадушка уже обрадовалась:

— Ну вот, Катерина, я же говорила она просто умаялась вот девонька возьми не обессудь что от аппетита осталось — На коробчатой ладошке старушки — ломоть посыпанного солью хлеба с половиной огурца и половиной двухжелткового яйца. Птицы небесные от Бога питаются... Зина послюнявила платок, отерла пальцы и вмиг одолела русскую закусь. -...кировские мы с-под Кирова значит деревня Алябьева. Может, слыхала... хотя как слыхать по Расе наверно деревень более двух тыщ будет...

— Двадцати тыщ, мама. — Это молодайка в сине-горошковом платье, скрестившая под бабьим богатством руки так, что оно волнами, а соски исходили то ли потом, то ли молозивом, то ли отменной страстью...

— ...Вишь оно как на всю арифметику значит... а фамилия наша Медведевы у нас по нижнему порядку почти все Медведевы а вот на взгорье Ивановы живут-маются умники таскают воду в гору с Алябки ну нам тоже достается кажин год как в половодье... птухи кричат взаполох-вразнобой в жаркий день по весне да в южную сторонку считай в ночь вода пойдет-хлынет Полкана с цепи снимай Гагарушку из сарая к зароду на огород гусей в загородку повыше как они уплывут как есит уплывут в сине море океан белый а гусь у нас особенный широкий да долгий на двенадцать кило тянет, одну печенку семя за раз еле уест а и правильно опосля ней в грудях жжение и сердце блукает... а к чему это я а вот к чему Алябьева резной поделкой славится Степан мой из самых самый кажин год продукт в Москву в музею народного творе...

— Творчества, мама...

— ...ну да творения сдает... дак ведь и птица хромат... спицу клала и перед иконой жалилась... не отступает лихоманка не боится ни жару ни слова молвленного... пришлось самой и ехати с Катериной в запрядке. А искать музею легко рядом посольствие фашистское...

— Немецкое, мама...

— ...я и говорю немецко-фашисское.. а в музее начальница как узнала что наше фамилие Медведевы встренула как близких родичей бед у них то есть длинная булка белая с маслом да чай индейский второй сорт не плиточный как полагается по два стакана к каждому конфета ромашка понятно карамелька получше будет но и так ладно... и вот приняли наш товар-хабар денег дали могли бы и боле да все так да все как-то не так...

— И не так и не так! Тятя сказывал, что в ведомости его стояла по имени-отчеству а мы — как в пристяжи. Вот тебе деньги и давай обратным порядком...

...и правильно Катерина и правильно не Трофим же твой Гагарушку доить станет и не Степан мой они не под то деланы а бабка Марфа только на двое дни и подрядилась да крапвное пойло у свиней небось уже вылакано они ведь по огороду пойдет как по миру...

Зина еще сквозь веки видела ручки старушки, которые вязали перед ней житейское присловье, но уже не слышала продолжения:

... ведь посмотреть-позавидовать... и есть чему Степану китайска рубаха голубая Трофиму она же белая Ольге Власьевне мазь на змеином яду от артериита видать

— Немецкая, мама...

— ...вот я и говорю немецко-фашистская...

В вагоне душно — как в нехорошей бане. Чем бы таким заменить нечистое бдение...

Ноги по щиколку утопают в мягкой горячей земле. Тяпка вострая, папа струсент держит в порядке. Картофельные гряды стекают полосами вниз к озерцу на страшного зверя о трех шерстий, который щерит клыки с крыши предбанника. Рядом огромный куст черной смородины полупил множество зеленых глаз — и в воду и в мокрицу. Но он — еще далеко. Огород — двадцать соток, а земле пусту не бывать. Тем сколько в себя приняла соломенно-навозного подарка к торфяной пыли — и от Бурюшки. И от матушки её, и от бабушки, и от прабабушки. Животина всю себя до износу отдает хозяевам, только шкуру сосед всегда увозит, чтобы душу не терзать заплаканную.

Солнце лупит из крупнокалиберного. Сарафан выжимай-не выжимай. Зина сунула платок меж грудей, но капли пота со всего тела собираются в струйки, чтобы оросить густой чубчик на лобке, а потом стекают по бедрам, чтобы несмываемо смывать земляную пыль, которая принадлежит всем и никому. Вот еще четыре ряда — и можно нырнуть в прохладное озерцо. Но тут по нему покатил на велосипеде Васька Моторин, по кличке Мытарин, и заорал заполошно: "А что, Зин, не пора бы ли нам — у меня уже женилка выросла".- "А и в сам деле пора, Мытарь. Приходь вечером, папа вернется с фермы — тебя и охолостит. —"Всегда вы такие, Колмогоровы, приятное обращаете в полезное..."

— ...болезная она как есть болезная вторы сутки спит не выспится... не пьет не ест куда надо не ходит

Зина открыла глаза: старушка — другая, слова — те же. Бабушки вы наши! Это вы Родину не профукали — уперлись, всякое тягло, простили мужиков за чужие грехи, воспитали в них пусть не лучших, но и не худших, не унесли в могилы ни опыта, ни доброты, ни людской приязни. Все —Марии. Все — страдалицы. Все — из Евангелия.

Девушка Зина тихо и медленно плакала.

* * *

"Здравствуй, Лидочка!

Вот видишь, я тебе тоже не сразу отвечаю. Сначала как-то все хотела сделать и послать, но все было некогда, и вот, наконец, собралась. Я оформила тебе карточку, где что недописано, так ты напиши сама. Посылаю тебе руководящие материалы. Наверное, надо тебе для начала работы.

Я так рада, Лида, за тебя, что ты так быстро, так здорово ос-воилась с коллективом, смогла повести людей в нужном направле-нии. Мы тоже кончаем, тоже скоро придется с этим столкнуться, т. к. туризмом заниматься я думаю и дальше. Здесь все так же идет жизнь, куча новичков, очень много, около спортклуба все шумят, кричат. Провели агитпоход в Смолинские пещеры. Просто здорово было! А ходили, в основном, новички. Мы сдаем экзамены сейчас. Нынче зимой идут 2 тройки на Припол. и на Сев. Урал. Игорь Д. ве-дет

12 001

В тройку на Северный, но не в наши каникулы. В это время у нас практика, не знаю, как все получится, смогу ли пойти с ними. А хочется. Ведь это последняя возможность пойти в зимнюю тройку. Лида, а с Юрой мы больше не дружим. Удивилась, наверное. Да? Все удивляются. Даже не разговариваем, не здороваемся, он уже с другой девчонкой ходит везде. Я сначала здорово переживала, по-худела, извелась вся, а теперь уже как-то успокаиваюсь. Прошло уже 2 месяца, как мы не дружим. Летом он все время приезжал ко мне в Каменск, каждую субботу. Приехала я сюда после практики тоже все хорошо было, а потом я стала замечать, что он очень ко мне изменился. [...

13 001

] вот так и поссорились, вернее даже не ссорились, а просто перестали замечать друг друга. Он сейчас очень изменился, очень просто. [...] совсем не показывался в секции, т. к. я старалась найти там свое утешение, а сейчас ничего. Ходим иногда вместе в похо-ды, но старательно не замечаем друг друга. Об одном я, Люда, жа-лею, что он был много-много раз у нас дома. Знаешь ведь, деревня, все уже так и думали, что мы, если не поженились, так поженимся. А сейчас просто стыдно домой ехать. Сейчас одна просто не могу ни с кем быть после него, даже смотреть не могу ни на кого, а с ним больше не будем вместе, я это уже точно знаю. Вот такие личные мои дела, Лида. Как у тебя дела на этом фронте? Знаешь, 5-ый курс, свадьбы, свадьбы. Грустно немного, но ничего. Рита Митр. вышла замуж за Толю? Мур. Была туристско-групповая свадьба. Подарили байдарку им.

14 001

Здорово, правда? Так вроде бы особенно нового ничего нет, вернее все новое, в то же время, как и всегда все бурлит, кипит, пе-нится. Наш отчет прошел здорово хорошо. Всем понравился. Груп-па Меникеса прошла маршрут Шустовкой группы. Сейчас о них ни слуху ни духу. Никто не пишет, не пишет и Ослонов?. Скоро Новый Год, все собираются идти в поход, а у нас в группе свадьба. Люба Сок. выходит замуж и не придется идти в поход поэтому. Так жаль, так жаль.

Лидочка, хоть и заранее, но поздравляю тебя с новым годом, желаю тебе всего, всего самого хорошего, какое только можно при-думать в работе, в спорте, в любви и вообще во всем. Желаю боль-шого большого счастья.

Целую крепко. С приветом Зина.

Привет твоим новым товарищам и тебе от всех наших туристов УПИ."

P. S. Второе позже письмо".

1 001 (январь 1959)

"Лида, родная!

Сегодня приехала в институт, пошла на почту и получила твое письмо и как-то очень обрадовалась. Приехала из Каменска, там была несколько дней на практике и вот снова в институте, приехала в поход. Иду с Дятловым на Сев. Урал. И понимаешь, Ли-да, с нами идет снова Юрка. [...] Ты представляешь, как снова раз-бередятся подживающие раны. Я очень забылась в Каменске, хотя не проходило и дня, чтобы я о нем не вспоминала, но уже заслуга моя была в том, что без боли в сердце вспоминала, а с грустью. [...] И вот снова вместе в походе.

дописано сбоку: — он попросился в группу к нам. Его взяли а мне не говорили до конца до самого

[...] Лидуська, как тяжело мне будет в походе, ты ведь понима-ешь это, правда? Но пока думаю, что буду к нему относиться, как ко всем, постараюсь по крайней мере. Ведь он смог пойти в группу, где я, значит и я должна крепиться. Попытаюсь, но как трудно бу-дет, ведь люблю я его, Лида!

2 01

И снова вместе, но не вместе. Буду крепиться, Лида! Просто слово даю, что буду. Состав у нас такой:

1. Игорь

2. Николай — он в Свердловске работает

3. Жорка

4. Юрчик -жив?

5. Вишневский (вычеркнут)

6. Биенко (вычеркнут)

7. Александр 9.Рустик 9

8. Люда10.Золотарев

9. я

10. Юра(прим: судя по всему выделенные цветом примечания и вычеркивания сделаны позднее и не Колмогоровой?)

Группа-то ничего, как только пойдем, не знаю. Не будем ли ругаться. Ведь с намиСашка.

Гося Дятлов работает в лаборатории, доделывает дипл. проект практически, живет ничего, ни с кем не дружит (из девочек конеч-но). Женька Ч. ведет группу, у них нынче очень поздно каникулы, с нами не подошли никак. Коля Трегубов все такой же, повзрослел, правда, в поход не идет, домой уехал.

Да, Лидусечка, с инструкторами мне тоже надо продлить, для этого надо кучу справок.

1) Как человека, от комсорга.

2) Как туристку от бюро секции

3) Заполнить карт. инструктора и заверить

3 01

и еще что не помню сама. Еще не бралась.

Пятикурсники сходили в единичку (Бартоломей) и двойку (Петя Штиглиц). Хорошо сходили. Сейчас очень, очень! много групп собирается идти. Валя Балдова в Каменске работает. Ничего живет, занимается лыжами. (Рустик — видимо поздняя вставка на полях, неЗиной)

Посмотри, Лидочка, какая я стала с обрезанными косичками. Правда вышла не очень, но пусть для памяти.

Ну так пока и все. Пиши, Лида, как работаешь, как на заводе, трудно организовывать секцию? Как твои личные дела? Что нового, вообще пиши обо всем. Ладно? Знаешь, сейчас пиши мне по адре-су: Свердл. обл. г. Каменск-Уральский 9 до востр. З.

4 01

Желаю тебе, самого хорошего, чтоб была счастлива, не в пример некоторым. Спасибо большое за новогоднее поздравление. Так обрадовалась. С апрелем, с вечером что-нибудь придумаем. Я ведь тоже сейчас до 1 июня в институт не буду, у нас и дипломиро-вание на практике в Каменске. — Ну пока, Лидусенька, пиши, я очень буду ждать. Хоть редко да переписываться. Правда же Лида? Я прочувствовала уже отсутствие институтского коллектива на за-воде. Ведь и работать я там думаю. Секции нет, надо организовы-вать, тоже трудно придется.

Пока, родная, пиши обо всем. Целую крепко Зина

Большущий привет от всех, всех туристов наших тебе, горя-чий привет от УПИ тебе и твоим новым друзьям.

дописано поперек текста: — Лида, мы сейчас идем в поход. Те-бе кое-кто напишет сейчас.

на обороте фотографии?: — Подруге дней моих походных! На память о хорошем прошлом и в честь прекрасного будущего Ли-дуське от З. Колмогоровой. г. Свердловск 22.1.59г.«

Письмо Зины Игорю:

«Здравствуй, Игорь!

Позволь хоть и поздно, поздравить тебя с днём рождения и пожелать конечно всего хоро-шего, конечно самого лучшего, больших и трудных походов, отличной защиты диплома.

А я вот в Каменске, сижу сейчас на заводе, сегодня второй день, нахожусь в СКО, читаю СЧХ и чертежи разбираю, скоро буду чертить что-нибудь.

Игорь, знаешь что. Поскорее напиши, когда выходим. Я приеду 22 утром, но очень бы хотела, чтобы задержаться подольше здесь, т. к. наши приедут сюда только 21-го. И мне бы хотелось получить тему диплома. А без них мне ничего не дают. Хочу до 20-го пройти здесь практику, т. е. в СКО, а где дальше буду не знаю пока. Сегодня или завтра отправляюсь на поиски Вали Балдовой. Думаю, что найду. Вообще-то здесь скучновато как-то сразу после института, нет здесь привычной шумной толпы туристов, по крайней мере я пока их не знаю, если они и есть; Передавай привет всей нашей „Хибине“. Как идет под-готовка? Чем я могу помочь здесь? Что нового в институте? Как сдает 4-ый курс из нашей группы? Приехал или нет Никола Попов? Идет ли с нами Верхотуров? (не факт что фамилию правильно написал) . Вообще, Игорь, напиши немедленно, что-бы я знала, когда вы-ходить. Ведь сегодня уже 16-е.

Пока до свидания.

Большой, большой привет нашим туристам всем, мне здесь скучновато без вас.

Жду срочный ответ Зина.

Да, адрес:

г. Каменск-Уральский, 9, ул. Жданова д.23 к 7 З. А»

Юра

(Уральский политехнический институт)

Маленький спортзал УПИ. Юра в синем трико слушает тренера.

— Хватит тебе бросаться, очертя голову. При таком таланте третий разряд — просто позор! Используй импульс противника- немножко в японском духе. Ты его должен провоцировать, а не он тебя. Ну, давай на мат!

Юра постучал носками борцовок о пол и прыгнул на мат, где его уже ждал противник в черном трико. Покружив и поотбивав друг другу кисти рук, они бросились навстречу, и вдруг Юра ступил налево, пропуская борца, крутанул его и попытался бросить через грудь. Какая-то заминка — противник крутанулся, сделал «мельницу» и тут же припечатал Юру к «ковру». Тренер ударил правым кулаком в ладонь левой руки. Юра поднялся. Растерянно улыбнулся и развел руки в стороны — виновато и недоуменно.

А недоумевать было от чего. Зина решила «поболеть» за него — явилась, так сказать, во всей красе — юбочка не длиннее двух ладоней. Понятное дело — ноги У неё — дай Бог каждой девоньке. Вот только скамеечки в зале низенькие, неудобные для мини. Юра узрел голубую полочку тайного «обмундирования» девушки и сделал ей знак — приподнимись! Но да и вглядывалась в него преданно и улыбалась, словно все о*кей и сам черт нам не брат. Стыдная мысль за девушку промелькнула и улепетнула, но внутренний червячок мельтешил в хорошо разработанном плане поединка.

Случайность? В аппарате жизни она может оказаться поводом — рубежом, за которым следует причина. Любовь Зины к нему целеустремленна, как сама душа девушки. Похоже, вектор её помыслов прям и упрям. Четвертый курс — пора подумать и о замужестве. Правда, о допуске к телу и речи быть не может, хотя тело — пальчики оближешь! Зато уже и в Каменск привозила — на семейные смотрины. Юра посмотрел на будущую тёщу, и свобода показалась ему лучше неволи. Холодок родился враз и всерьез — Зина просто ост остолбенела после первой ледяной маски вместо улыбчивого обычно лица юноши. Из огня да в ледяное полымя — любому любящему сердцу от внезапности и боль обширнее. Со всей прямотой девушка потребовала объяснения, чего, на взгляд Юрия, можно бы и избежать. Он попытался увильнуть — стал объяснять: мол, ему предстоят важная вакансия и серьезное дело, придется уехать и прочее в таком роде... Зина сдержала слёзки на колёсках, но вместо стройной девушки перед Юрой оказалась по-новобрански нелепая фигура, словно сердце её внезапно вобрало в себя обнадёженную любовью кровь, и для распаха в мир рук не осталось ничего. Кроме черного, без звезд, космоса.

Теперь вот последнее испытание — поход. Раньше бы показалось — на крылатых лыжах! Теперь же... Зина сделала попытку перейти в группу Согрина, но одинокой девушке среди парней не слишком комфортно, и еще была какая-то надежда на чудо, хотя чудеса для сурового Урала не улыбчивы и не притягательны. И практика не отпустит её из Каменск — Уральска в долгожданный и преданный Юрием поход. Про него ей уже намекали — мол, замену нашел наш юноша, да и сама она видела его в окне трамвая с какой-то девушкой — блондинка и все такое. И еще — как теперь с домашними: в деревне к смотринам относятся очень серьезно, а про такого видного жениха и говорить нечего — позавидуют и сглазят... Собственно, уже сглазили.

Коля

(закончил Уральский политехнический институт)

У двери в склад стройтреста мужичок в треухе, перетаптываясь, смотрит на снег. Юра ногтем пробует острие пилы.

— Говоришь, что сегодня поточил? А почему заусенки не снял? А чего это зуб сломан? Опять разводку плосканками делал? Я тебя по-человечески просил: "Лично для меня, лично для моего похода, лично для моих дров. Я тебе Геркулес, что ли?

— Так ведь, начальник, силища у меня, сам знашь, немерянная... Толича коснулся, а он, стервец, — звяк и к едрене бабушке. Сталь, видно, херовая...

Коля посмотрел сверху вниз на мужичка — метр с кепкой! — и объявил вердикт: "Значит, так, Геракл. Хочешь премию — бери брезент и шей чехол для струмента — не хватало мне, чтобы он еще в рюкзак вгрызался. Да, еще ладный топорик подбери и лезвие оберни шлифшкуркой. И хватит тебе с утра у ларька через пиво на солнце пялиться, Коперник уральский...

Узнайте о том, как получить паспорт гражданина Франции

Александр

(Уральский политехнический институт)

На диване лежит человек в белых шерстяных носках, два лезвия выглаженных брюк. Лица не видно — он читает «Три товарища» Ремарка. Стук в дверь

— Сашенька" Тебя к телефону. Девушка. Голос энергичный — может быть, она наконец-то женит тебя на себе.

Книга шлепается на стол рядом с замшевым мешочком, из которого топорщится чубук темного дерева.

Вернувшись через пару минут из прихожей, Саша растягивает шнуровку, достает трубку и сует её меж двух рядов белоснежных зубов и подходит к зеркалу на комоде.

— Ну, достукались, юноша. Весь поход — без аромата табака «Капитанский». Как вам это нравится? Чингачгук и — без трубки! Да все манси меня на смех поднимут. Это все — женские происки. Целых две Евы в группе — рай в квадрате...

Александр направился в кухню и достал из нижнего ящика буфета семейное сокровище походное в ножнах. Нож, правда, обычный, кухонный, но случайно из хорошей стали — нужно его только поточить. Брусок оказался тут же, губы для посвистывания —свои, терпения — не занимать. Нож в походе — штука важнецкая. Висит себе на поясе, а ты уже — то ли Чингачгук, то ли Семен Дежнев... Даже банку вскрыть — милое дело! Особенно — под взглядом девушки. Небрежно так, вальяжно, но умело — нате, мол, из моих охотничьих рук мозолистых. А тать струмент в ножны — словно член в скворечню. Девчонки, наверное, балдеют от этого.

Я уеду, умчусь,

Паровозных гудков не жалея.

Расставания грусть:

На печатном листе — Лорелея.

Тарабарщина сердца пройдет,

А потом возвратится.

На губах твоих — горечи мёд

И мороз — в рукавицах.

Пусть стрекочет Москва,

Я вернусь торопливой стопою.

Золотая канва

Твоих прядей

Над темной Москвою.

Мой единственный шанс —

Перейти Рубикон окаянный.

Здравствуй, тесный Свердловск!

Здравствуй, сердца открытая рана!

Когда столица после окончания горно-металлургического техникума поманила Александра государственным пальцем, он не обрадовался. Лестно, конечно. Почтовый ящик № 3394 Министерства среднего машиностроения. Защита от радиоактивного излучения. Допуск второй категории. Режим секретности — 15% к зарплате. Закрытые боксы. Перешептывания сослуживцев и сослуживиц. Романтика секретности улетучилась через месяц. Девушки посматривали на уральца прохладно — куда он их приведет? В общагу? Что-нибудь путное из него получится, когда уже груди обвиснут и наслаждение закончится вместе с менструацией. Не-перс-пек-ти-вен. Да, говорят, стишки пописывает — Константин Симонов с трубкой! Гнать надо таких из Москвы... Заметил одну бедняжку — из Талдома: все — при ней, но — в миниатюре. Представил себе, что будет в портфеле носить на работу, а потом вспомнил про режим секретности — ничего с собой не приносить и не выносить! Правда, тут — КОГО, но — проблема: назовут мужем Дюймовочки...

Можно воспринимать вояж в столицу как приключение, но столица — другая планета, а — главное — другие люди. Начальник отдела 24 Николай Павлович, кадык которого был подперт крупным узлом коричневого галстука, смотрел на него, как на птеродактиля, смигрировавшего из уральских лесов. отличник и все такое...

Александр уже подозревал, что его онегинско — печоринско- байроновское перевоплощение вызывает сначала недоумение, а потом иной раз — и неприязнь, что, разумеется, не слишком приятно, но все же свидетельствует о замеченности его личности.

Семейная обстановка — так или иначе — формировали характер Александра. Отец — главный бухгалтер — был требователен и точен до мелочности. Старшие сестры — зав. Кафедрой, завуч и врас поликлиники УПИ опекали плотно и постоянно, так что выработалась стойкая неприязнь к важности женского пола. Ну и — некоторая избалованность. Но главное — трудно скрываемый эгоизм, отчасти почерпнутый из книг. Самая краткая характеристика: маменькин сынок, трудно перевоспитывающий себя.

Туризмом он занимался плотно, хотя предпочитал работать с новичками в качестве руководителя, поскольку никто из старших места ему уступать не собирался. Четвертый курс — это уже много, а он еще — не в обойме институтских знаменитостей. Все-таки ему было невдомек, что по-настоящему ценится суть, а не поза, но свою суть Александр искал и искал...

Да, еще одно не забыть бы. Александр нашел на полке томик Арсеньева «В дебрях Уссурийского края». Хорошая девочка. Не в его, правда, вкусе, но влюблена — хоть сейчас в кусты уноси. подумал и написал:

В знак своего большого уважения дарю эту книгу. Да будет жизнь твоя, Валя, полна забот и беспокойства, насыщена приключениями, исканиями и смелыми дерзаниями; помни своих друзей, изучай и глубже познавай свою Родину! Ей нет границ! Только вперед! Александр «

Посмотрим, как справятся лыжи со снегом,

Увидим с вершины вечернюю Вегу,

Рюкзак станет нормой усердья и хлеба,

И все это будет от скуки побегом —

Этапом простого пути.

О как мы не скоро обнимем пространство

Дорогою тайной среди постоянства

Родного, как сердце, УПИ!

Хорошо, что каждый мог внести свой посильный вклад в дело похода. Александр смог «подбить клинья» на складе турклуба, и тетя Маруся выдала ему штормовки, предназначенные для альпинистов. Важное дело закончилось крахом — альпинисты потребовали возврата, применив даже оскорбительное стырил«.

Очень странная ситуация, характеризующая наискосок Колеватова и порядки в Спортклубе УПИ. Ладно, допустим. Но сестра Александра рассказала, что уже перед самым походом он принес из УПИ (тоже практически секретно) несколько свитеров для своей группы. Это — уже какая-то просто мания «тырить» спортинвентарь! Но отсюда следует, что у Александра на этапе именно выдачи спортинвентаря было некое знакомство или авторитетное заступничество. То, что свитера не заставили вернуть... что ж, возможно. Просто не успели. Сами же эти два деяния Колеватова характеризуют его, пожалуй, двояко.

1. он искренне хотел помочь СВОЕЙ группе.

2. само его участие в группе было определено его обещанием Игорю доставать инвентарь для похода.

Людмила

(Уральский политехнический институт)

Люда, торопясь, «наворачивает» борщ. Мать ходит вокруг стола:"...И когда с ранением ты вернулась из Сиби...«

— Это были Саяны. Мама.

— Да какая разница? Холод, голод, индейцы...

— Манси, мама.

— Того хлеще! Небось, с луками да копьями. Всю жизнь не моются. Запах, небось...

— Да мы палатке жить-то будем, мама.

— Вот! О чем и речь. На снегу, придатки застудишь, трубы перекроет, внуков не дождаться...

— Мама, я еще только на четвертом.

— Не еще, а уже! Вон коса — до самой жопы...

— Мама!

— Вяжи к ней парня и волоки его к нам в квартиру. Потеснимся, а родишь — на расширение подадим.

— Мама!

— Миленькая. Маленькая ты моя... Может, хватит под рюкзаком горбатиться? Вон в ДК Дзержинского школу бальных танцев открыли. При твоей фигуре только паркеты и покорять. А не Отыртены, прости меня Господи!

— Отортен, мамочка. Ну, ладно-ладно, последний раз походничаю...

* * *

Люда назначена завхозом группы. То есть — финансисткой с ответственными полномочиями: из тайги за чем-то забытым в магазин не сбегаешь. Безотказный Юрчик шастает с ней по магазинам с рюкзаком и советами, которых следует опасаться, так как он — за режим экономии. Мамочка его недолюбливает — не авантажен, деревенщина, бесперспективен. И все время мелет какую-то чушь. На лыжах, правда, ходит неплохо. Но — абсолютно ведомый. Ни своего мнения, ни какой-либо инициативы. Людмила старается хотя бы выбиться оргработой, внимательностью, песнями. Она примелькалась, но вот только не остановит её никто, чтобы предложить сходить в кино или прогуляться по плотинке под весенним закатом. Силы — невпроворот! Желания любить — хоть отбавляй! Не случается. Не получается. Юрчик — такой же и все-таки не такой. Рядом с ним чувствуешь себя старше, хотя тоже — на четвертом курсе. В институте парней — как алмазов в пещере Аладдина, а никто «Сим — сим» не крикнет. Безлюбье — жестокая пытка. Вон у Зины симпатий сколько, а с Юркой — незадача. Утопить бы горе в снегу, развеять по ветру, отплакать дождиком...

Юрчик

(Уральский политехнический институт)

Юрчик достал с полки второй том «Капитала», который раскрылся, выказав пачку денег, опоясанную черной резинкой.

— Да, товарищ Карл Маркс, придется поделиться капитальцем. Что-то мало... Не ты у меня экспроприировал? Боюсь, на роскошную жизнь не хватит. 350 на поход — это святое. —Отсчитывает купюры. — Перемена белья. Нужно. Зато не завшивею. Перочинный ножик — возьму в «Сельхозпродуктах» — в деревянной ручкой. Выйдет дешево. Вафельное полотенце — обязательно, мыло «Детское». Паста — тоже «Детская», копейки стоит. А мешки под котлы-вёдра возьму в 331-ой. Там же попрошу чесночку — Вовчику целый бан прислали. Ага, не забыть за общагу заплатить. За два месяца — это семьдесят карбованцев. И что остается? Совсем кукольные деньги. — Считает. — так. Опять валенки не купить... Грустный поход предстоит, совсем грустный...

* * *

Юрчик — с экономического, туда поступить легче, так как почти все абитуриенты — девочки. Юрчика тоже кое — кто называет «девочкой» — и по внешности и по застенчивости. Поступить — это еще ладно. Вот учиться — трудно, особенно — экзамены и зачеты. Манера выражаться у него — неопределенная. Вокруг да около. И быть с ним рядом — жалостью сердце обливается. Достоевский был бы от него без ума — целый том накатал, потому что несчастный человек, не скрывающий своего несчастья, тоже достоин внимания: героичность наоборот!

То же и — со здоровьем! Что-то непонятное с кровью — первый курс из поликлиники не вылезал. А потом что-то тумкнуло в мозжечок — в поход напросился. И ничего — выдержал. Дальше, как говорится, больше. Но Юрчик, гордясь своими походными успехами, не подозревал, что в серьезную группу его включали и из жалости и из-за того, что он преодолевал свои слабости трудно, но самостоятельно. К тому же был услужлив — а мыть ведра — котлы кому? Да и таскать их — не сахар. И еще жалко его заведомой бедности — даже по студенческим меркам просто ужасающей. Из тугулымской глуши ему не было практически никакой помощи, а в походах, при общем кондее выживать тоже легче. Юрчик не знал, что в группу его включили только по настоянию Игоря и Зины: Зины — по деревенской доброте душевной, Игоря — назло корифеям турклуба, которые третировали всех, кто был не вровень с героями — папанинцами. И вообще несправедливости хватало и в жизни и в УПИ, и даже котенка подзаборного жалко.

Юрчик никому не говорил, что отец его неудачно отвоевал два года — без единой награды, а потом служил лагерным охранником, стрелявшим по чуть отошедшим от колонны или положенной границы заключенным. Стрелял по ногам, но уже после третьего раненого зэка старший лейтенант Горяинов заявил ему в ленинской комнате: «Тебе бы не мешало хотя бы «Му — Му» прочитать. А то уж больно ты лют до контингента... Свалят вот тебе листвянку на башку — и черти рады не будут.

— Ничё, товарищ старной лейтенант, я наколки их, блядей, сквозь телогрею вижу, а под ними и души-то никакой нету.

— Ладно, тебе жить, тебе на сковородке вертеться...

Придя домой, отец еще избивал смертным боем мать, и Юрчику доставалось, хотя много ли ему было надо.

Рустем

(закончил УПИ в 1958)

На кровати с металлическими шарами на спинке Рустам укрыт ярким лоскутным одеялом. Ему не мешает свет лампочки под оранжевым абажуром над круглым столом. Мать раскрывает альбом фотографий, страницы которого переложены папиросной бумагой.

Вот она и муж, оба — славянского типа, на зеленухе под Красноуфимском. Округленный животик обещает будущего сына. А вот и он сам — голенький на простынке, но в кружевном чепчике. А теперь — на высоком стуле, за которым стоит отец в военной форме. На качелях. На трехколесном велосипеде. Ревет, утирая слезы обеими руками. Первоклашка. Плюхается в речке. Выбирает картошку из-под лопаты отца. Несет два ведра воды. Отблеск из одного озаряет его лицо. С девочкой над стенгазетой. Со скрипкой. В трениках выбрасывает над головой двухпудовку. На Тянь-Шанском высокогорье. Фото класса с аттестатами зрелости. С серебряной медалью. Здание УПИ Уже с ВУЗовским значком.. С приятелем у памятника Ленину. На кроссе УПИ. Летит на лыжах с горы. Рядом с девушкой на дне рождения. С рюкзаком, который выше его. Обнимает мать у цветущей черемухи. Заслоняется от солнца и прицела фотоаппарата.

А сейчас раскинулся безмятежно — большой сын, большой мужчина.

Все, все могло с ними случиться. Она везла Рустема с Борисом в военной машине под фашистскими бомбами. Припомнили семье деда Рустема — царского офицера, перешедшего на сторону советской власти. И заставили уехать на Урал. Почти добровольно, а могли бы увезти в товарно-тюремном. .. И сложилось бы все иначе или не сложилось вовсе... Страшно подумать...

Читает два письма, которые помогут Рустему пойти в поход.

1.

«СПОРТИВНЫЙ КЛУБ ДСО «БУРЕВЕСТНИК»

ПРИ УРАЛЬСКОМ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ

имени С.М. КИРОВА

адрес, телефон

№ «__» ________ 195

РУКОВОДИТЕЛЮ ПРЕДПРИЯТИЯ П/Я 10

тов. Матвееву М.Ф.

Спортивный клуб и секция туризма Уральского Политехнического института им. С.М.Кирова убедительно просят освободить от работы выпускника института тов. Слободина Р.В. с 21 января по 13 февраля 1959 года для участия в походе высшей категории трудности сборной группы института. (без сохранения зарплаты)

Печать (нрзб)

Председатель правления

спортивного клуба

/подпись/ /Л.С. Гордо/»

2.

«ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

СВЕРДЛОВСКОГО ГОРОДСКОГО СОВЕТА

ДЕПУТАТОВ ТРУДЯЩИХСЯ

СВЕРДЛОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ КОМИТЕТ

ПО

ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ И СПОРТУ

адрес, телефон

№____ 20 января 1959 г.

РУКОВОДИТЕЛЮ ПРЕДПРИЯТИЯ п.я. 10 — тов. М.Ф. Матвееву

Свердловский клуб туристов с 21 января по 14 февраля проводит поход высшей категории трудности по Северному Уралу. В состав группы включен работник Вашего предприятия тов. Р.В. СЛОБОДИН. Просим дать тов. Р.В. СЛОБОДИНУ отпуск без сохранения зарплаты на указанное время для совершения похода.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОРОДСКОГО КОМИТЕТА

ПО ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ И СПОРТУ /подпись/

/В.Курочкин/».

Да, конечно, как же группе обойтись без Рустика и его веселой мандолины! Он такой покладистый и обязательный, сильный и выносливый, в мальчишках еще с отцом, не канюча, такой переход на Тянь – Шане одолел – не всякому взрослому под силу.

А как нас любит — дай Бог всякой матери! Сын — счастье...

Георгий

(закончил УПИ в 1957.)

Квартира среднего достатка. Кабинет средней руки. За столом отец и сын играют в шахматы.

1. е2—e4 е7—е5

2. Kg1—f3 Кb8—с6

3. d2—d4...

Ныне «старомодно»!

3. ...е5:d4

4. Kf3:d4 Kg8—f6

5. Kd4:с6 b7:с6

6. Сf1—d3 d7—d5

— Ага, Жорка, играем шотландскую партию?

— Это уж как вам будет угодно, батенька...

— Слушай, а ты не пожалел, что в Миасс распределился?

Георгий поднял голову, посмотрел на отца, подумал.

— После СВУРСа было немного. Ты ведь лучше меня знаешь. Как речку Течу вспомню, так вздрогну. В голову не укладывается. Атом на Урале... А если это — только начало?

— А это, Жора, и от нас с тобой зависит. Мы в это дело впряглись — отступать некуда. Тебя завеса секретности не особо волнует

— Не особо. А вот теперь в Красноярск переводят... Как там?

— Да, в общем, как и везде. Раньше вот было — огого! Трепетно было. Снимали — оглянуться не успеешь. И не давали оглянуться. Теперь-то — считай, Эдем. Никита Сергеевич умудрился как-то все устаканить. Знаешь, Жора, теперь-то я бы тебя на космос нацелил — не так остро там дела обстоят. Мне приятель шепнул, по секрету, само собой, вот-вот в космос человека запустят — пусть там проверит, есть ли господь-Бог...

В комнату вошла мать. Поставила на стол поднос с чайным «разносолом». Посмотрела: «Пейте, мужики... Потом и партию кончите...»

* * *

Коля, здравствуй!

С 59-м! (подчёркнуто 2 раза)

Отвечаю на твоё письмо по поводу похода.

Весьма удачно для меня мне отказали в декабре в отпуске, и отпускают в первой половине января.

Это — самое то, что нам нужно.

Что написал о снаряжении — спасибо. Лыжи у меня добрые, да я их к тому же недавно по новой просмолил, теперь — совсем как новые.

Рюкзак у меня — мой старый — покупал его за 114 руб, крой тот же, что у альпинистского, но я к нему сделал длинные ремни на заклкепах, гораздо более тех, что у альпрюкзака, так что какой будет лучше не знаю. Если есть возможность, то доставайте альпрюкзак и на меня, а когда приеду — посмотрим, что лучше подойдёт.

Да! Где у вас база!? Если ещё нет её, и не будет до моего приезда — моя квартира (свердловская, по Московской 29) в полном нашем распоряжении. Я думаю появиться в Свердловске 12-15 января. Отпуск у меня будет большой — до 20 февраля — так что со сроками у меня свободно.

Напиши точно, куда, кому и сколько слать грошей, и точно (подчёркнуто) нужны ли будут ведра.

А кто из молодежи идет? Не знаешь, может и мой братец в том числе? Он ведь тоже вроде-бы в туризм с этого лета влез как мне известно.

Ну, о походе вроде бы всё написал

Теперь не о походе.

Как у тебя самого жизнь идет и работа? Где работаешь если не секрет? Кем? Какие деньги получаешь за работу? Справляешься ли? Извини, ладно. Всё-таки интересно.

У меня — идет всё по порядку. Уже успел схватить строгий выговор с предупреждением за технику безопасности — одному парню на земельных работах куском скалы поломало ногу.

А так вообще — порядок. Наряды — освоил уже «на ять», что говорится обращению с рабочими почти научился (поначалу всё никак не выходило «выкать» и требовать к себе обращения по имени и отчеству, а теперь выходит уже). Авторитет даже небольшой среди них заимел. С начальством тоже вроде бы мирно живем.

А у тебя как с этим делом?

Какие трудности есть, пиши, может что и дельное смогу посоветовать.

Мы же оба — строители — родственные души.

Ну, ладно, письмо кончаю.

Поздно уже, второй час, а в полседьмого вставать на работу!

Привет всем нашим! Салют! (подчёркнуто)

29.12.58.«.

Действительно, родители были рады, когда сын являлся домой с целой компанией друзей по институту — в небольшой его комнате сидели даже на полу, пили чай и пели под аккомпанемент мандолины Юры, слушали пластинки, составляли новые планы. Отец — руководитель Управления «Уралэнергостроймеханизация» — отдавал себе отчет в том, что наследник, к сожалению, при легком характере не унаследовал твердости и точности, спокойной выдержки и карьерной целеустремленности. Работа в Челябинске — 40 была хорошим плацдармом, но начальство предпочитает угрюмость легкости характера и послушание — инициативе. Но, при всей своей «ведомости», Георгий не проявлял инициативы по подлаживанию к начальству — главной добродетели подчиненного. При таком отце не было никаких трудностей финансового плана, вверх можно было глядеть без почтения и не слишком заботиться о будущем. При зарплате 1200 рублей в месяц можно было бы худо — бедно уже обзаводиться семьей, но «лопоухий», как его называл отец, из — за внешности, действительно мог иной раз «лопухнуться», а девушки больше ценят все-таки основательность, а не легкомысленность. Пришлось отцу задуматься и отправить сына в автономное плавание, в далекую самостоятельность — в Красноярск на строительство тоже секретного комбината. Откомандировать сына в Сибирь следовало так же и потому, что на секретном объекте и особая секретность отца предполагали все-таки автономность — удаление от дружеского круга, где Георгий однажды высказал нежелательное для разглашения сведение, в чем соответственно упрекнули и отца по линии свердловского КГБ (хорошо. Что не по вертушке!) Поход на Северный Урал — «прощальная гастроль» Георгия...

Семен

(официально — инструктор Коуровской турбазы)

Кабинет с привычной советской обстановкой. Над головой человека в штатском, но с явной военной выправкой — портрет Хрущева.

— Разрешите, товарищ подполковник? — Семен в синем костюме приостановился у порога.

— Заходи, капитан. Да сразу — к делу, к карте вот этой. — на столе была развернута большая карта Свердловской области. — Здоровье-то как, Семен?

— Вашими молитвами, Андрей Васильевич.

— Ну и ладненько. Садись... Смотри вот сюда. Обрати внимание на красную замкнутую — видишь, какой большой район она в себя включает? Стрелки — это группы туристов по данному району: На Конжак овский Камень идет группа В. Богомолова с Уралмаша, на Денежкин Камень — команда В. Карелина. Сюда, на север, — ГРУппа огрина. На Чистопе будет группа Шумкова из пединститута. Юрий Блинов — ваш попутчик до Вижая — на юго — запад, к хребту, на Молебный Камень. Но для вас... для тебя важнее всего вот здесь, около Отортена, то есть — куда ты идешь с группой Дятлова. ...

Да, будет еще резервная группа Фоменко, условное название — Ростов — Университет. Такая же резервная — с запада, Из Перми студенты. В принципе все предупреждены и в случае надобности поступают в твое распоряжение. Все — новенькие, так что ты с ними поаккуратнее. Но и не миндальничай — дело-то серьезное, хотя и деликатное. В Свердловске сразу встанет на крыло поисковый ИЛ — 28 с парашютистами. Там — майор Чекмасов, ну, ты знаешь — знакомец твой...

— Было, было дело. Он тогда от меня добрую плюху получил.

— Это вам — пожалуйста, Семен, только не в рабочее время.

— Точно! Ни сна, ни отдыха измученной душе — работа в три смены. И без выходных...

Это — как обычно. Зато потом — месяц отпуска на Кавказе. Как там в феврале чувствует себя станица Прохладная?

— А по названию и чувствует. Чачей придется согреваться, Андрей Васильевич.

— Ну и как она — хороша?

— Не то слово — прелестна. Шестьдесят пять градусов — что по Реомюру. Что по Фаренгейту!

0

— А по Цельсию?

— По Цельсию, Андрей Васильевич, не стоит и говорить. У нас ведь — Фирменная: еще и с персиковыми косточками настояна.

— Побойся Бога, Семен, которого, конечно, нет. В косточках этих — яд, синильная кислота. А попросить тебя привезти бочоночек.

— А и привезу, Андрей Васильевич, коли в дороге не одолею. И насчет яду — враки. Деды дом со стаканам не умер, все больше — с шашкой в руке либо с пулей в башке. На Кавказе — жизнь веселая, если ты не курортник, конечно. Или — курортница. В мальцах, помню, бились с местными и — не до первой и не до второй крови. У них нахрап — в колодце не спрячешься. Сатанеют с первой секунды! А ты стой на своем, сбивай первый натиск, тогда оно сразу и полегчает, противник в разумение приходит, раз уж с первача не вышло. А коли он задумался — бери его, а и прро руки не забывай. Кинжал не кинжал, а ножик у них всегда под руками...

— Резали, что ли?

— И резали, и кололи, и рубили в капусту. Мишаньку, троюродного моего, на двух ножах в рай отправили. А попробуй докажи! Самим надо суд судить. Мы с братом одного подстерегли в горах — он за серной по круче отважился. А у нас — рогатки! А у нас глаз — алмаз. Всего по разу и стрелили, он враз равновесие потерял и — кувырк в их магометанский рай... Второго долго караулили, но тоже ничего вышло. Он в соседний аул на кауром решил прокатиться. А в горах в стременах ноги не держат, чтобы секунду смертную не поймать. Так что у нас все просто вышло и непринужденно — из-за камня всего-то палкой его из седла в пропасть столкнули.

— В каком году хоть это было?

— А до войны еще, в тридцать седьмом, вроде.

— Поозорничали, значит... Так ведь как раз о ту пору казбеки там у вас партизанили.

— И это было. Андрей Васильевич. Только за хребтом, в курорты их войска не пускали. У нас ведь. Почитай, пол-Москвы внутренности промывало вином да Ессентуками номер семнадцать.

— А... Ну да, а выселения, конечно, ты не застал...

— Это 23 февраля-то? В госпитале как раз ошивался — контузило так, что ребра ни для какого корсета не подошли бы. Это была трагеия в трех актах. В первом. Понятно, — разрыв и — душа за облака цепляется. Во втором — дышать-то как, коли ребра от места своего отстегнуты? В общем, дышал осторожно, как шпион. Зато третий акт — самый трагический. Оленька, санитарочка. На меня глаз положила. Да и я свой не отворачиваю, и в нижнем хозяйстве — расцвет социализма, но морские волны по телу гуляют так, словно меня о скалы дербанят. А ведь сначала для любви место нужно найти и время подходящее, а потом — диспозицию, позу, то есть, и вот тут-то — настоящая заковыркалка. Оленька и так, и этак, и как лисонька, и как лебедушка — чего бы лучше!? А у меня каждый вздох — по самую кикимору! Но себе не добудет? Перед и говорю Оленьке: "Тащи сюда от психованных смирительную рубашонку, облекай меня так, чтобы я ни пернул ни вздохнул, и слети с небес на насест мой долгожданный — долготерпеливый. И вышло все как по-писаному, и получила Оленька наслаждение возвращаться...

— Ах, Семен — Семен, охоч ты до сказок не прочь, но дело есть дело, оно дано нам свыше, и нужно о нем кумекать и кумекать.

— Так, значит, я с радиофаком пойду? Приполярный — по боку?

— Там и без тебя обойдутся? Ваш участок — главный, туда все нацелено. Главный ориентир — 1 февраля. Запасной — второе. Примешь объект и будешь отвечать за него головой. Студенты — они ведь что? Хиханьки да хаканьки, а у нас дело государственное. Двадцать первый съезд партии нашей, сам генсек...- Андрей Васильевич оглянулся на портрет Хрущева.

— А если объект попадет за границы линии?

— Тогда — компетенция другой группы, тогда — не твоя забота, капитан. И учти, твое дело — сутки продержаться, за сутки мы вас всяко разно отыщем. Но главное — не светись. Без лишней инициативы, думая своей головой и своими погонами.

Трансфокация на карту — на Отортене изображен красный флажок.

Из меморандума министра ВВС США Дугласа Шервуда

Объединенное разведывательное управление прислало два досье только в выдержках. Сразу бросилось в глаза — бывший наш враг и будущий рознятся кардинально. Вернер фон Браун сейчас на полигоне сухопутных войск Хантсвилле у подножья Аппалачских гор со своими немецкими соратниками продолжает дело ФАУ-2 и ФАУ-3, которых наш Особый проект — 2 вывез из Тюрингии (Нордхаузен) больше сотни. Русским достались крохи — вряд ли они смогут собрать штук двадцать. Дв и оборудование мы успели демонтировать. месяц труднейшей работы, но мы успели. Немцы, конечно, работали как рабы — а не воюй Германия, которая превыше всего!

Странное совпадение: нацист Вернер фон Браун был арестован фашистами в 1944-ом за малый патриотизм и малые успехи в ракетостроении, тогда как Сталин арестовал Сергея Королева в 1938-ом за то, что маршал Тухачевский интересовался ракетами. Осудили на десять лет каторжных работ — в какой-то Якутии на золотых приисках, где бывший ученый потерял все зубы из-за цынги и приобрел болезнь сердца. А наш бравый Вернер успешно сдался союзникам и теперь благоденствует — стройный, спортивный и здоровехонький. Читает лекции по космонавтике, печатает статьи в «Коллиерс», от которых читатели без ума и консультирует Голливуд — студию Уолта Диснея — по созданию мультфильмов про космос. А тут под Москвой и на ракетных полигонах. Следят за ним тщательнее, чем мы — за фон Брауном. Мое соперничество с ним и с ВМС — не просто конкуренция: только я чувствую пятками, как опасны Советы. Атомная бомбы были ими созданы позже нас, но вот их ракеты... Говорят, что какой-то их ученый Левша когда-то подковал блоху. А теперь Королев вытащил на страх нам Р-7, словно козырного туза — из рукава. Не понимаю! После каторги — еще какое-то тюремное КБ Туполева так работать, словно на собственную фирму. Впрочем, режим секретности для него теперь — та же тюрьма, только стены раздвинуты. Говорят, что у них есть поговорка: бей своих, чтобы чужие боялись... Но ведь это пострашнее камикадзе! Кутузов и Сталин сдавали врагу половину страны — и что?.. То-то и оно. Логика подсказывает, что угроза Советов может быть предотвращена только одним способом — их уничтожением. тотально! Тем более что они думают точно так же. Президент, похоже, уже навоевался — смотрит в сторону гамака да на Конгресс оглядывается. Ястребы у нас там какие-то ручные — только и всего. Что клохчут курами. Бюэжет — вот на что я всегда смотрю с подозрением. На этой веревочке Конгресс и водит Айка по политической дорожке.

Планы Советов настолько грандиозны, что игнорировать их невозможно. Создание носителя, где вторая ступень будет иметь ядерный двигатель. — это почти за гранью возможного. По крайней мере — с точки зрения существования человечества. Научная претензия здесь, однако, минимальна. Военная доктрина устрашения самоубийственна, и я не понимаю, откуда этот будущий статус камикадзе. Хрущев, как продолжатель дела Ленина — Сталина, на грани психологического разрыва с действительностью. Но — одновременно — игнорирование страшных последствий будит не только фантазию, но и научный потенциал нашего главного противника. Границы между научной и военной разработкой расплывчаты, так что приходится рассчитывать на нашу военную составляющую в НАСА, но это — ощибка: разглашение секретов неостановимо. То есть — борьба разведок получит новый фронт, где у Советов — полное преимущество из-за засекреченности всего и вся. Наши люди в Москве делают все возмоное и невозможное, но сами контакты с носителями секретов невозможны или даже подозрительны — дезу красные умеют подсунуть не хуже нас.

Космическая разведка — вот будущее! Но — приборы или человек? И то и другое — не совершенно. Однако поднять человека на орбиту необходимо — думающий глаз лучше фиксирующего.

Доктрина русских в космосе проста: РАЗВЕДКА, ПЕРЕХВАТ, УДАР. Королев заманивает военных своими проектами. В очередной раз подтверждается положение — что бы ни создавали ученые, они создают оружие.

Хорошее сообщение8 раздоры между Сергеем Королевым и создателем ракетных двигателей Валентином Глушко. Такие распри всегда имеют тенденцию к развитию. И — слава Всевышнему!

Р — 7 Королева — поистине страшная вещь! Красные впереди нас на два шага. Я предупреждал Айка, а он пошутил: «Как говорят русские, лучше медленно запрягать, но быстро мчаться. Шутка наоборот!

О, не прост бывший подполковник Королев, совсем не прост! Оказывается, он умеет лущить кукурузный початок. Под предлогом соблюдения секретности он отстранил своих самых опасных соперников — пленных немецких ракетных конструкторов во главе с Гельмутом Греттрубом — от всей практической работы и послал их на «удобный» остров Городомля на озере Селигер. Оттуда дисциплинированные немцы посылали весьма многообещающие предложения в Москву. Они намного превзошли работу, проделанную самим Королёвым, но доклады оказывались на столе Королёва и, после его рассмотрения, отсылались в архив. А не в этом-то своем архиве этот знаменитый советский конструктор черпал многие «свои» идеи, когда в середине 50-х немецких пленных вернули в Германию! Другого талантливого конструктора — советского немца — М. К. Янгеля — он отправил в Днепропетровск, чтобы тот надзирал за изготовлением его ракет Р-7. а ведь когда-то Королев был под началом у Янгеля! Да, локти у Королева широко расставлены — как он круто разошелся с конструктором ракетных двигателей Валентином Глушко! Королев называл Глушко «змеей подколодной. Королев — сталинский выкормыш, для него главное — не человек, а дело. Этого компонента нам не хватает — вот Советы и вырвались вперед!

А пример Королева доказывает, что талант должен иметь крепкие кулаки и не щедрую совесть...

27 февраля 1956 года Никита Хрущев, глава Советов, приезжает к Королеву в Подлипки — здесь тот и посадил его на военный крючок научной разработки. Куда нашему Айку до провидца Хрущева!

Случись что с любым из ВВС, включая меня, и любое боевое задание будет выполнено. Случись что с любой деталью ракетного комплекса — авария неизбежна, программа 0 псу под хвост. Теория вероятности более благосклонна к человеческому сообществу, чем к безжизненному механизму. Это — еще один огромный плюс на весах существования Бога.

ЦРУ выяснило, что Королев подписывает свои статьи в «Правде» псевдонимом «Инженер Сергеев».

Не могу понять Королева. Не могу понять Советы. Не могу понять русских — вечная попытка самоубийства. Расстрельная рука Сталина до и после войны. Зачем? Больной правитель? И никто не осмелился его остановить? В СССР нет ни Брутов, ни Бутов? загадочная русская душа? Или сила такая, что, если бы она сама себя не связывала, не поздоровилось бы всему миру? Или Господь злом искоренял зло? Тот же Михаил Тухачевский получил пулю за «подвиги» в уничтожении крестьян при Антоновском Восстании — с лагерями и снарядами с ядовитым газом? А остальной генералитет? Уничтожение незаменимых в расчете, что их в СССР, как пьяных в субботний вечер? А те же Королев, и Глушко, и Туполев уцелели... Так где же та точка опоры, от которой Советы стартовали в космос? Фау Германии? Но фон Браун — с нами, а Советы все равно впереди. Это у них есть сказка, как из камня выжимают воду, а в действительности строят Храм На Крови и еще — крохотное чудо на Нерли... Не понимаю... Их Достоевский заявлял, что русский человек слишком широк, и его нужно СУЗИТЬ... А это уже — наша задача, задача Америки миссия. Да будет так! На противоположной стороне земного шара, наверное, кто-то думает обратное, но Хрущев там — фигура из из шайки Сталина. Даже с Айком его не сравнить. Ах, Айк! НАСА — это хорошо для мирного времени, когда можно не оглядываться на противника, но сейчас Советы — на полкорпуса впереди, вдруг они пожелают этим воспользоваться? Ах, прекраснодушный генерал Айк! Это ведь — непредсказуемые русские! Мои У — 2 видят у Советов то, чего не понимает президет США — полную готовность доставать нас из космоса! Нет, со стариками в белом Доме пора кончать, нужно вбрызнуть туда свежей крови. Но осталось еще почти два года — чертовы Советы не дремлют. Президенты приходят и уходят; жаль только, что иногда они уходят слишком поздно. Или у каждого короля должен быть свой кардинал Ришелье...

Мы победим, но боюсь, что это будет слишком поздно...

Космос в любом случае враждебен человеку, но человек в космосе становится не его союзником, а враждебен Земле. Мы создаем ей новую угрозу: еще не испохабив поверхности, начинаем атаку с неба.

*

Шервуд понимал, что он — в упряжке с дьяволом и что в этой упряжке — ВВС, Министерство обороны, президент и Соединенные Штаты Америки, и Советы, и раздолбанная Германия, и островная Британия, и континентальная Франция — все, все служат дьяволу и поминают имя Господне всуе. Простые люди изготавливают Б-52, снабжают их горючим, приборами и бомбами, строют аэродромы и дороги к ним, обеспечивают летчиков жильем и пропитанием, а по ту сторону невидимого фронта делается то же самое. Люди не особо обращают на это внимания, а власти заманивают их заработком и патриотизмом дьяволу, но, глядя прямо в глаза людям, не осмеливаются сказать: «Вы — будущие убийцы».

Шервуд был католиком по рождению, и знал, что религия не уберегает человека от греха, а грех государства еще страшнее, потому что оно готовится к войне из-за страха перед соседом, ближним или дальним, их недоверия и, в конечном счете, — из нелюбви. Доморощенная философия Шервуда проста. Когда-то отец сказал ему: "Дуг, не верь никому и ничему, действительно только невидимое и неслышимое, и я не имею в виду Бога.

Шервуды прибыли в Америку на «Мэйфлауэре. В семействе не только мужчинам приходилось стрелять. Они строили церкви и прокладывали дороги на Запад, осваивая фронтир, убирали с пути племена, которые, возможно, даже и не были язычниками. День Господень, год Господень, жизнь Господня... Поселенцы становились более многочисленными, настойчивыми и беспощадными. Они были во главе армии греха.

Никому не мог этого сказать Шервуд — ни отправленному в Вест — Пойнт сыну, ни дочери, сторожащей в своем животе его внука, ни жене, верящей только в то, во что верят другие. одиночество главы рода страшно и неоспоримо. Есть поговорка: «Что бы ты ни делал за спиной у людей, ты это делаешь на глазах у Бога». А на самом деле — на глазах дьявола. Эта лемма не отправила его к алкогольному утешителю — все-таки обнаженная правда предпочтительнее. Эта голая правда, эта обнаженная сучка обещает всем и не дает никому.

Духовный пессимизм Шервуда, однако, помогал ему воспринимать оптимизм людей, с которыми он общался. Собеседник чувствовал, как ключ его мысли входит в замочную скважине Шервуда и открывает там нечто удивительное. Шервуд, как опытная акушерка, принимал роды его мысли, старательно обтирал, осматривал и, наконец, поднимал на вытянутых руках, демонстрируя гордо содеянное собеседником. Тому было очень приятно, и он старательно развивал мысль дальше, существеннее, интереснее, вернее. Общее руководство министр передал начальнику штаба Хэллоуэю, а сам вдавался в детали, в которых, как известно, кроется дьявол. подчиненные им бывали очарованы, но в администрации президента его считали отдельным «государством», вроде Гибралтара, который контролирует многое и многих. Но Эйзенхауэр относился к нему, как Англия — к Гибралтару: пусть Шервуд руководит делом, к которому приставлен и к которому приспособлен лучше, чем другие. Президент вынужден был считаться с ним еще и потому, что министр ВВС легко находил общий язык со многими Фирмами — с ним начинали работу даже под «честное слово», зная, что Шервуд не подведет. Ставить задачи и привлекать к их решению других — в этом ему не было равных. Он заинтересовывал, заинтриговывал, любил щедрые приманки, способен был на неожиданные любезности, интерес его был неподдельным, почтение — позолотой уважения, а просьба облекалась лестью.

Раз навсегда Шервуд сказал себе: «Буду флагштоком на карусели, буду зазывалой, продавцом билетов при ней, буду зажигать фонарные лампочки, но, главное, — буду электромотором, который придает движение карусели и осчастливливает желающих прокатиться. Он станет вращать их, пока у них не закружатся головы, и тогда они — в его власти и сделают все, о чем он их попросит. О чем он их попросит?»

Когда-то, в 1944, в Нормандии он увидел на песке мертвого семнадцатилетнего немецкого мальчишку в новенькой Форме не по фигуре — её некогда было подшить, так спешно их бросили в бой. У мальчика затылок было снесен осколком, но губы улыбались. мертвый солдатик потом частенько вспоминался ему, пока Шервуд не понял, кому предназначалась улыбка мертвеца. Мальчик улыбнулся в момент смерти, радуясь, что все кончилось, что больше он не попадет в ад артналета, не станет больше беспокоиться о Лоте, на которую, быть может, сейчас нацелена бомба союзников и, в конце концов, не придется идти в атаку на огромных долговязых янки, вооруженных по самое то... Нирвана смерти одолела немецкого мальчика, и он был счастлив. Немецкий мальчик — солдат стал талисманом Шервуда — многие сразу чувствовали, что у него есть кое-что за душой, и это кое — что — не от мира сего.

Продолжение