Франц Кафка

Страница 1.

Дорогой отец,

недавно Ты как-то спросил меня, почему я говорю, будто испытываю страх перед Тобой. Как обычно, я не знал, что Тебе ответить, отчасти именно из страха перед Тобой, частично потому, что в основе этого страха лежит слишком много подробностей, из которых едва ли половину я смог бы в разговоре совместить друг с другом. И если я пытаюсь ответить Тебе этим письмом, то опять-таки это будет очень даже не полно, даже в письме мне мешает страх перед Тобой и его последствия, и потому что объем материала чересчур велик по сравнению с моей памятью и моим рассудком.

Тебе-то происходившее представлялось очень просто, по крайней мере, когда Ты говорил об этом передо мной и – без разбора – многим другим. Тебе представлялось примерно так: на протяжении всей своей жизни Ты тяжко работал, всем жертвовал ради детей, и, прежде всего – ради меня, вследствие чего я "жил припеваючи", имея полную свободу изучать, что хотел, не заботясь о пропитании, значит, и вообще ни о чем, Ты не требовал за это благодарности, "благодарность детей" Тебе известна, но, по крайней мере, какого-нибудь понимания, признака сочувствия, вместо этого я с давних пор прятался от Тебя в свою комнату, книги, у сумасшедших друзей, среди сумасбродных идей, откровенно я никогда с Тобой не говорил, в храм к Тебе я не ходил, во Францесбаде Тебя никогда не навещал и вообще никогда не имел склонности к семейственности, меня не заботили ни магазинные, ни прочие Твои дела, взвалил на Тебя фабрику и затем оставил Тебя, я поддерживал Оттлу в её упрямстве и в то время как для Тебя я и пальцем не пошевелил, для друзей я делаю все.  Резюмируй Ты свой приговор насчет меня,  окажется, что Ты не упрекаешь меня, правда, как-то уж прямо Зв непорядочность и зло (за исключением, пожалуй, моего последнего намерения жениться)[1], а в холодности, безразличии, неблагодарности. А именно: ты упрекаешь меня так, словно это мо я вина, словно я мог бы сразу и целиком все реорганизовать, в то время как на Тебе нет ни малейшей вины, а если бы она была, то в том, что  Ты слишком по-доброму со мной обходился.

         Это го Твоего обычного суждения я придерживаюсь лишь постольку, поскольку тоже считаю, что в нашей размолвке ты полностью невиновен. Но и я тоже совершенно не виновен. Сумей я Тебя подвести к тому, чтобы Ты признал это, тогда новая жизнь пусть не была бы возможной, для этого мы оба слишком стары, однако, нечто вроде мира, пусть, не прекратившись, Твои беспрестанные упреки  смягчились бы.

         Непостижимым образом Ты как-то предчувствуешь, что я хочу Тебе сказать. Так, например, недавно Ты сказал мне: "Я всегда был Тебе рад, пусть внешне не обращался с тобой так, как другие отцы, именно потому, что не умею притворяться, как другие". Так в целом, отец, я в этом никогда не сомневался в Твоем добросердечии по отношению ко мне, но это высказывание я не считаю верным. Ты не умеешь притворяться, это верно, но только на этом основании захотеть утверждать, что другие отцы притворяются, означает либо откровенную, далеко не бесспорную несговорчивость, либо, что соответствует, по моему мнению, действительно, втайне подтверждая, что кое-что между нами не все в порядке, и что Ты этому, пусть безвинно, содействовал. Если ты в самом деле так считаешь, тогда мы единодушны.

         Я, конечно, не говорю, что стал тем, кем являюсь, только под  Твоим влиянием. Это было бы слишком преувеличено (и я склоняюсь к этому преувеличению). Очень легко могло случиться, что, вырасти я совсем свободным от Твоего влияния, я не смог бы стать человеком, который Тебе по сердцу. Все же я, наверное, стал бы слабым, боязливым, нерешительным, боязливым человеком, не Робертом Кафкой[2], ни Карлом Германом,[3] однако, совсем иным, кем я являюсь на самом деле, и, может быть, вполне сносно мы могли бы ладить.  Я был бы счастлив, имей в Тебе друга, шефа, дядюшку, дедушку, даже хотя уже колеблясь) тестя. А вот как отец Ты был слишком сильным для меня, в особенности потому, что мои братья умерли маленькими, сестры появились много позже, так что первый удар я должен был выдержать совсем один,  для этого я был слишком слаб.

         Сравни нас обоих: я, как бы это сказать покороче,  Лёви[4] в некоторым кафсковским вложением, но которого приводит в движение не кафковские жизнедеятельность и волевая хватка, а присущие роду Лёви побуждения, проявляющиеся  тайно, обиняком, в другом направлении и зачастую вообще замирают. Ты, напротив, истинный Кафка по силе, здоровью, аппетиту, громкогласности, красноречию, уверенностью в своей правоте, всемирном превосходстве, выносливости, присутствию духа, знанию людей, определенной широте натуры, конечно, и со всеми присущими этим преимуществам ошибками и слабостями,  в которые Тебя втягивают твой темперамент и иной раз вспыльчивость. Возможно, в своем общем восприятии мира, Ты не совсем Кафка, если сравнивать Тебя с дядей Филиппом, Людвигом, Генрихом.[5] Это странно, здесь для меня кое-что не ясно. Все-таки все они были более веселыми, более непосредственными, более непринужденными  более беззаботными, менее строгими, нежели Ты.  (Впрочем, тут я унаследовал  многое от Тебя и слишком хорошо распорядился  наследством, однако, без того чтобы обнаружить в своем существе необходимые противовесы, какие имеешь Ты). Все же, с другой стороны, Ты в этом отношении тоже прошел через разные стадии, был, вероятно, более веселым, прежде чем твои дети, я в особенности, разочаровали Тебя и стали угнетать дома (приходили чужие. И ты уже становился другим). И теперь Ты снова стал веселее, так как внуки и зять дали Тебе немного из того тепла, которого не смогли дать Тебе дети, может быть, за исключением Вали[6]. В любом случае мы были такими разными и в этом несходстве столь опасными друг для друга, что, захоти рассчитать заранее, как я, медленно развивающийся ребенок, и Ты, взрослый человек, станем относиться друг к другу, можно предположить, что Ты просто раздавишь меня,  что от меня ничего не останется. Этого не произошло, живое рассчитать себя не позволит, но, по-видимому, произошло худшее. Но при этом я все время прошу Тебя не забывать, что я никогда не верил в вину с Твоей стороны в прошлом. Ты действительно оказывал на меня влияние, таким образом,  как обязан, был действовать, только перестань считать особой злонамеренностью с моей стороны то, что я погиб под этим воздействием.

         Ребенком я был робким, однако же, и упрямым, как любой ребенок,  мать, естественно, баловала меня, но я не могу признать, что был совсем уж неуправляемым, я не могу предположить, что  приветливым словом. Осторожным прикосновением, добрым взглядом нельзя было бы добиться от меня всего, что угодно. Да, теперь Ты в глубине души человек мягкий и доброжелательный (последующее этому не противоречит, я ведь говорю лишь о способе Твоего воздействия на ребенка), однако, не у каждого ребенка хватит  терпения и безбоязненности до тех пор, пока он до этой доброты доберется. Ты способен обращаться с ребенком только таким образом – по собственному образцу – силой, криком, вспыльчивостью,  и в данном случае тебе казалось это и потому вполне даже подходящим, что Ты хотел воспитать во мне сильного мужественного юношу.

         Сегодня, разумеется, я не могу непосредственно описать твои методы воспитания самых первых своих лет, но я могу их себе представить приблизительно,  например, впечатлениями более поздних лет и по Твоему обращению с Феликсом.[7] Причем тогда все обострялось тем. Что Ты был моложе, потому более энергичным, непосредственным,  необузданным, еще более беспечным, чем сегодня,  и что Ты, кроме того,  был связан своим магазином, мог попасть мне на глаза едва ли раз в день и поэтому производил на меня впечатление тем более глубокое, что ого едва ли могло снизойти до привычного.

         Непосредственно я вспоминаю лишь об инциденте из первых лет. Ты, может быть, тоже вспоминаешь о нем. Однажды ночью я все время скулил из-за воды,  определенно не из халды, а, вероятно, частично чтобы позлить окружающих, частично для развлечения. После того как несколько сильных угроз не помогли, Ты вытащил меня из постели, вынес на балкон и оставил меня там стоять небольшой  промежутку времени в одной рубашонке перед закрытой дверью. Я не хочу сказать, что это было неправильно, по-видимому, ночного покоя тогда нельзя было достичь другим способом, я хочу только тем самым охарактеризовать твои методы воспитания и их воздействие на меня. Тогда-то я, пожалуй, сразу послушался, но это повредило моей душе. По своей природе я так и не смог по-настоящему уловить связь между. пусть бессмысленной, но совершенно понятной мне просьбой воды и абсолютно ужасающим выдворением из комнаты. Еще много лет спустя я страдал от мучительного представления, как громадный мужчина, мой отец, последняя инстанция, почти безо всякой причины подойти и ночью вытащить меня из постели и вынести на балкон, и вот, значит, каким ничтожеством я был для него.

         Тогда это было только незначительное начало, но часто господствовавшее во мне ощущение ничтожества (однако, с другой точки зрения, оно, правда, благородное и плодотворное) возникало многократно под Твоим влиянием. Мне бы немного ободрения, немного дружелюбия, немного, немного поддержки на открытом мною пути, а Ты преграждаешь его мне, само собой. С лучшими намерениями, чтобы я пошел другим путем. А я для него не годился. например, ты подбадривал меня, когда я хорошо салютовал и маршировал, но в солдаты я не годился,  или Ты одобрял меня, когда я мог хорошо поесть и даже при этом выпить пива,  или когда голосил непонятные мне песни, или бессмысленно повторял за Тобой Твои любимые выражения, но ничто из этого не принадлежало моему будущему. И характерно, что даже сегодня  Ты меня одобряешь только в том случае. когда сам нуждаешься в сочувствии и затронуто Твое самолюбие, задетое мною (например, моим намерением жениться), или если ранит меня (например, когда меня ругает Пепа[8]). Тут меня подбадривают, напоминают о моей значимости, указывают на партии, на которые я вправе рассчитывать, а Пепа безоговорочно осуждается. Но, несмотря на то, что при моем совершеннолетии я уже почти  не внемлю подбадриваниям, как они помогли бы мне, если они появляются только тогда, когда речь идет не обо мне в первую очередь.