Свердловское студенчество, воспитание характера и пр.

Каждый из нас — так или иначе — включен в биографию своего времени

Загадка трагедии группы Дятлова включает в себя множество подзаголовок, одной из которых являются противоречия и невнятицы в воспоминаниях и свидетельствах студентов — поисковиков. разумеется. В основном это касается их свидетельств через сорок — пятьдесят лет после событий. Но вот мне пришло в голову, что я оперирую своим студенческим опытом при обсуждении воспоминаний людей моего возраста, а это вносит свою долю моего неудовольствия и недоверчивости. Кроме того, выяснилось, что студенческая жизнь Свердловска (и УПИ в частности) обрисована фрагментарно и с огромными лакунами, так что более молодое поколение вообще не представляет себе советских реалий. Вот мне и пришло в голову рассказать для начала о своей студенческой жизни, которая укладывается именно в центр трагических событий. В особенности я прошу читателя иметь в виду фигуру студента Юрия Юдина, который бедность свою подчеркивал даже с некоторой обидой, когда говорил о более состоятельных студентов, имея в виду, конечно, Георгия Кривонищенко. Чтобы понять проблему социальной расслоенности советских студентов и отношений в общем-то бедной среде, я представлю фрагменты своей студенческой жизни в 1956 — 1962 г. г.

Наше поколение так называемых шестидесятников характеризуется прежде всего выбитостью отцов из семейного уклада — репрессии, войны, разводы... пожалуй, из десяти дятловцев сведения о живых отцах отсутствуют у Тибо-Бриньоля, Дорошенко, Колеватова и Золотарева. Женское воспитание сыновей носило неординарный, скорее — негативный, характер, так что переход из семьи обычной в студенческую благотворен и желателен.

Мой отец развелся с матерью, когда я пошел в первый класс, так что бабушкино и мамино влияние было амбивалентным, если не сказать — неопределенным. Отец, рыбак и охотник, мог бы сделать из меня нормального пацана, но этого не случилось. Но не съест. Мать отправила меня поступать в Уральский лесотехнический институт Свердловска на химфак, так как Никита Хрущев пообещал «химизацию всей страны». И я покатил за пять тысяч верст киселя хлебать. Абсолютным «нулем» в жизни, не умеющим ни чистить картошку, ни мыть пол, ни еще миллиона навыков, обычных для нормального человека.

Через шестеро суток путешествия по Восточной и Западной Сибири, мой поезд прибыл на станцию Свердловск, где меня уже ожидали два одноклассника, прибывшие в институт неделей раньше. Почему-то они меня вместе с чемоданом затащили в кинотеатр «Салют» напротив Главпочтамта, где шла примитивная советская шпионская лента «Яхты в море». Чем закончилось дело, не ведаю — проспал вторую половину сеанса. Потом мы куда-то долго ехали на трамвае, долго шли, а потом я вдруг очнулся на столе в полусонном состоянии, а довольно-таки взрослый парень стоял рядом и приговаривал"Нехорошо, парень, спать на столе, очень даже не хорошо...«. Я, конечно. Связал этот упрек с тем, что обычно за столом едят, но Слава, ставший уже через месяц моим приятелем, имел в виду совсем другое: покойника в гробу на столе: «Где стол был яств, там гроб стоит...». На самом же деле Господь послал мне знак будущих моих злоключений.

На хифак я поступил. Виталя, имевший второй взрослый разряд по волейболу и баскету, «слинял» на химфак УПИ, а Толян набрал так мало баллов, что не прошел ни на какой факультет.

Абитура — особая статья в жизни будущего студента некая мимолетное чувство даже вины. Общага поразила меня шумом и множеством впечатлений, словно я воочию читал книжку о новой бурсе или республике ШКИД.

Чтобы мы получше познакомились друг с другом, нас тут же направили «на картошку» в Байкаловский район. Поле её простиралось, пожалуй, до казахских степей. Из питания помню только черный хлеб с обратом — мутная белая водичка, лишенная всяких признаков жира. Один из нас, отправившись на рыбалку, «случайно зашиб» удилищем гуся, а потом, вспомнив, как давно мы не видели мясца, уложил рядом с ним и второго. Вечером в чаще лесной на костре готовился сытный ужин. Хорошо помню. Что я отошел метров на сто от костра и долго смотрел на сновавшие рядом с ним фигуры. Честно скажу — это был мой первый костер в жизни, но чувство было такое, будто обязан запомнить его навсегда. Оказалось. Что гусей на костре жарить мы не умели, и завершилось пиршество банальным и повальным поносом.

Первый курс я начал со стипендией, но без общаги. Жили мы «на квартире» в лачуге из трех комнаток-скорлупок — почему-то вспоминался горький и его «На дне». На семерых было пять кроватей. Так что спали в очередь двое на полу. Было темно, холодно и грязновато, но вслух читали стихи Есенина и «хохмы» Зощенко, звучали анекдоты низкого пошиба и тюремный фольклор.

Бедность была голимая. Одежонка и обувка — скудные. И парни и девушки в основном по зиме носили лыжные костюмы с начесом и валенки. Из дома присылали мало, из стипендии 210 рублей семь рубчиков на день. Обед с мясом — три с полтиной. Выручала печень трески с картофельным пюре — недорого, сытно и витаминно. В общежитии был свой способ справляться с голодом: сбрасывались по сто пятьдесят рубликов всей комнатой, все по очереди готовили, как умели и что умели. Сколько раз Слава выручал меня тарелкой общественного борща во времена ненастий!

Из девочек шубка была только у рыженькой Риты, дочери главного инженера из Нижнего Тагила. Она же была и самой умной, соревнуясь с двумя Евгениями-гениями, которые могли вывести любую формулу по органической химии, зная лишь названия составляющих. Я, почти лучший ученик в классе, в институте еле-еле «тянул», так как не видел записей на доске, очков не носил. Помню, как преподавательница математики Гольдберг меня с двумя «кентами» пригласила к себе домой на сдачу зачета. Это — в обкомовском квартале на улице Пушкинской. При входе — милиционер. Впервые я увидел комнаты анфиладой; везде — ковры, в гостиной — рояль, пуфики, кресла и огромный диван: в кабинете — стол величиной с аэродром. Дама отчего встретила нас в полном боевом облачении — шубка, шапка — боярка, муфта и вышитые белые бурки. А мы сняли наши растоптанные валенки и старались спрятать дыры на носках. Нас усадили вокруг стола, мы получили листки с задачами, а хозяйка удалилась и пришла только через полчаса. Наши решения она вообще игнорировала, взяла зачетки и влепила по трояку, то есть — уд. Удивительно! На Декабристов, Пятый километр мы ехали молча, подавленные великолепием, которое видели до сих пор в иностранных фильмах. А ведь в Свободном я бывал в двухэтажном генеральском особняке начальника Амурской железной дороги. Правда, в нем вс было как-то вразброс и не в лад — впечатление временности. Так оно и вышло: в 1951 или 1952 году наш город посетил с визитом Каганович, и на следующую ночь после совещания начальник почил от «инфарктной» пули в сердце.

Здание химфака было на Ленина, 79. рядом со зданием штаба УРАЛВО. Мы шли туда 4 километра по железной дороги с Шарташа или через поселок Синие Камни и ПИ, харчевались в их столовой, слышали из окон общежития те же музыкальные «шедевры» — «Мертвая ора в Стамбуле, и в Константинополе», «Рок на часах», Глена Миллера... на первом курсе у нас была «классная мама», пытавшаяся сделать из нас, провинциалов, цивильных людей: совместные походы в кино, в парк Маяковского, в Оперный, в Музкомедию, в музей... Для большинства это было в первый раз, для многих — и последний во время учебы — стали другие интересы, особенно — спорт. Очень популярна была институтская библиотека, по общежитию «ходили Джек Лондон, Ремарк, „Шерпы и йети“, была очередь на журнал „Новый мир“ с „Не хлебом единым“ Дудинцева.

В зимние каникулы общежитие пустовало — оставались только „дальние“. Я переходил в комнату Славы и знакомился с „общежитскими прелестями“, в частности — с карточными играми в преферанс, 501, „очко“ и другими. Вечно тому курсу, когда, по существу, „питался“ от карточного стола — я не был азартным и умел вовремя остановиться.

Следующий год я жил в новом общежитии, вливаясь полновесно в студенческую среду. При открытии общаги я с молотком и гвоздями обошел все четыре этажа, помогая новоселам (в особенности — женского пола) обосноваться на новом месте. перезнакомился со всеми, даже пригубливал в тесных компаниях — до сих пор питейного опыта у меня вообще не было. Как-то так случилось, что сразу появилось много знакомых, со старших курсов — особенно. Они на нас смотрели не только снисходительно, но и благожелательно. Я не знал, что скоро мне очень пригодятся эти знакомства. Совершенно случайно я влился в „Колыму“ — это трое из Усть-Омчака Магаданской — из золотоискательского поселка. посчитались земляками, и началась студенческая дружба. Интересы — эстрадная и джазовая зарубежная музыка, грампласты с рынка и пленки „на костях“. Мы же обслуживали и танцы, так что опять же были популярны.

Дважды ездили на целину — Алтай и Казахстан. Второй раз я уже сам составил пятую бригаду из всех наших и не очень. Правда, руководителем я не был, но почем хлебушек, познал на всю оставшуюся жизнь.

На Ленина, 79 были в основном лабораторные. До сих пор помню, как по-матерински относились к нам пожилые лаборантки, а зависело от них многое, в том числе — и зачеты. Еще они учили нас понемножку выживать — отправляли с огромными колбами в соседний магазин за молоком и свежим хлебом — этакие пиры в лабораторных условиях. Преподаватели были, в основном, терпимы, если мы не высовывались». Я тем, что во время зачета по теплотехнике мэтр спросил: «А этот откуда взялся? Что-то я его не помню...». Я не помнил его до этого момента тоже. Зато потом — на всю жизнь. В назидание всему потоку он вынудил меня перерешать весь задачник по теплотехнике — у меня было семнадцать подходов для зачета. Зато в бытность инженером проблем с этим у меня не было.

На третьем курсе я «сбрендил», считал, что сей институт — не мое дело, хотелось чего-то гуманитарного, поехать в Москву на восточные языки или в архивный. Тогда и было время трагедии группы Дятлова, которой я не уделил внимания, о чем теперь очень жалею.

Итак, я вылетаю из лестеха. О какой Москве можно мечтать, если и «на пожевать» нетушки. .. на лето завербовался пионервожатым в лагерь «Чайка» под Сысертью, встретил любовь всей жизни. Осенью работал в контрольной экспедиции на железной дороге. Но главная забота — не в этом. Проблема — где преклонить голову. бывал на «нелегальном» положении в общежитиях горного, педа, автодорожного, но главная база — общежитие на Пятом километре Декабристов. Вот когда меня выручили многочисленные знакомства, особенно — «Колыма». Но и тут не все прост — за такими, как я, бдели. Так что иной раз приходилось ночевать на садовых скамейках, подоконниках в подъезде, лестнично-чердачных площадках, в электричках «на отстое». Мой маленький чемоданчик хранился в 64-ой комнате на третьем этаже мужской общаги — моя Мекка и Медина!

Об этом общежитии можно писать саги. В вестибюле были: буфет, почтовое отделение, медпункт Альперовича, который спасал сотни студентов липовыми справками... Здесь было место встреч, здесь брали взаймы и отдавали не в срок. Наконец, здесь был телефон, по которому назначались свидания: около него дежурили влюбленные. Здесь же — школьная доска, где объявлялось главное в студенческой жизни. Например:

«У Михи — день рождения!» и Михее приходится встречать званых и не званных гостей.
Или:
«Валера» в семь тридцать — в БУШе. Колыма«. А БУШ — ресторан «Большой Урал».

Или:

«Потеряна Танюшка. Глаза голубые, есть нога, прошу вернуть за вознаграждение — половину стипы. Кузнец».

Это Кузнецов жалуется на измену некой Тани, у которой не только ноги красивые, но и все прочее. А полстипеньки Кузнец уже пропил.

Во время дежурства у телефона можно углядеть многое. Вот возвращаются все в «муке» пятикурсники ЛИФа — с разгрузки цемента (гонорар — 700-800 рублей). Вот бредут с огромными рюкзаками альпинисты и все перемазанные в глине пещерники, их звали «бляциологи».

Кстати, дежурный по общежитию первым получал на разгрузку вагонов, что и доводил до сведений сначала друзей, а потом — доску объявлений. Мне пришлось поучаствовать в разгрузке кирпичей, блоков, стеклянной тары и погрузке стеклобоя на пивзаводе. Там было особенно весело, особенно — вначале: пива девочки выдавали без жалости, но и поскользнуться на битом стекле потом — не сахар.

Крайняк — сдача крови: сто пять рублей. При сем — еще презент: «хорошеешь» уже после пятидесяти гамм.

Чтобы не было «мучительно больно», я подобрал в подворотне такого же бездомного котенка — черного с белой мордочкой. Назвал Бир-Бихрам-Шах-Дэва — в честь посетившего Свердловск какого-то восточного сатрапа. Это был мой самый верный друг. Когда были рубли, мы делили с ним в буфете стакан сметаны и бутерброд: хлеб — мне, колбасу — ББ. Народ смотрел на нас с удивлением и уважением — знали, что мы — беспризорники. Меня прозвали «Чувак-чудак». В плохие времена я нес ББ в женское общежитие — подкормить бедолагу, да и мне там перепадал чай с баранкой. Счастье мое длилось полгода. Во время моей отлучки перепившаяся компашка с третьего этажа отправила ББ в парашютный полет на простыне, но тут подвернулся грузовик из прачечной, который и увез моего незабвенного друга в путешествие по Свердловску.

Закончу я сии воспоминания оптимистически: под влиянием любимой я восстановился на третьем курсе и закончил ВУЗ, чего желаю и прочим шалопаям всех времен и народов.

Понимаю, что студенческий опыт дятловцев был совсем иным, но в нашем случае важно представить новому поколению примерный набор студенческих проблем того времени.

А вот что написал бывший студент УПИ Владимир Шунин, с которым у меня было общее целинное прошлое:

«Кто они были — студенты пятидесятых — шестидесятых годов? Это — дети войны. У всех позади голодное послевоенное детство. Но не деньги были их божеством, а Идея. Братство, Равенство, Свобода и Вера в «светлое царство социализма». И учёба, и работа ради всего этого. Вспомните бесчисленные субботники или, хотя бы, первых «целинников».

И не за деньги всё это делалось. А весело рвались «за туманом и за запахом тайги» на благо Родины.

Помню, радиофицировали деревни, колхозы (от радиокружка в школе) бесплатно, за кормёжку (хлеба и парного молока до отвала).

Или первые целинные отряды студентов в 1956году. Я там, на Алтае, работал на комбайне помощником комбайнера. Косили по двадцать часов в сутки. Спали по чуть-чуть, когда выпадала роса и хлеб «не шёл».
...
В те времена богатых не было. Все были равны, т. е. одинаково бедны. Студенты подрабатывали, где могли. В основном, на разгрузке-погрузке железнодорожных вагонов. Одевались тоже неважно. В основном в лыжные костюмы.

Вот песни тех годов.

Зима! Студенты, торжествуя,
По снегу обновляют путь.
И голой пяткой снег почуя,
Несутся рысью в институт.
...
Но жили весело. Заложено было в нас великое любопытство, которое помогало и учиться, и работать, и заниматься спортом, и путешествовать.

Особенно нас влекли путешествия. Очевидно, под влиянием таких книг как «Дерсу Узала» Арсеньева, «Урал — земля золотая» и других, прочитанных ещё в детстве.
После окончания десятилетки в Свердловске я поступил в УПИ на радиофак.

Мои школьные друзья — Боря Бычков и Слава Хализов, которых так же влекла жажда странствий — тоже студенты-однокурсники. В свободное время мы осваивали окрестности Свердловска на лыжах, велосипедах и пешком.

Однажды перед Октябрьскими праздниками, в перерыве между лекциями, тормошу Славку о предстоящей лыжной вылазке. А он мне предлагает: «Слушай, у нас в УПИ туристы есть. Хорошие ребята. В праздничный поход собирают. Пойдём с ними?» Я было воспротивился — опять обязаловка, принудиловка. Да ну их!

«Нет! Это такие же ребята, как мы. Игорь Дятлов с нашего курса, Зина Колмогорова — они со мной в одной группе. Да ты их часто видишь их на общекурсовых лекциях. Они собираются сегодня после лекций в первой римской и всех приглашают. Пойдём, сходим. А там и решим». Я заколебался. «Ладно! Борьку Бычкова надо позвать. Посмотрим».

В аудитории, куда мы пришли, в разных местах кучковались группы ребят и девчат. «Вон там они», — Славка подвёл нас к одной группе. Игоря и Зину я узнал — видел на общих лекциях нашего курса.

Игорь — крепкий коренастый парень — чуть исподлобья внимательно и доброжелательно взглянул на нас: «Сейчас будет отчёт группы туристов-старшекурсников по походу на Саяны».

Зина по-свойски, как будь-то мы все уже свои, рассказывала и расспрашивала нас. Наши колебания и нерешительность таяли на глазах.

После отчёта и рассказов старшекурсников о походах по Саянам, Тянь-Шаню я был очарован и поражён такими возможностями и перспективами. А имена Алексея (Олиши) Будрина, Моньки Аксельрода, Вити Богомолова, Юры Родионова, Коли Попова, Славы Карелина и других стали для меня легендарными.

Но вот опять все разошлись по «своим» группам. Формировалась и группа Дятлова: Коля Трегубов и Женя Чубарев — правая и левая руки Игоря. Коля — худощавый, строгий, всегда серьёзный парень, очень выносливый, хороший охотник (в походах всегда с одностволкой, не раз подкармливал нас то рябчиком, то глухарём). Женя Чубарев — тоже крепкий, молчаливый, фотограф и немного «дрынкающий» на гитаре.

Зина Колмогорова — душа группы. У неё были большие глаза, а улыбкой сразу располагала к себе. Её заботливость, доброта и требовательность к чистоте и справедливости во всём были общеизвестны.

Остальные девушки тоже были под стать Зине — весёлые, энергичные. Все — хорошие лыжницы, надёжные товарищи, не падающие духом даже в сложнейших ситуациях. Это: Нина Ощепкова — моя однокурсница с энергофака, Лиля Русских, тоже с энергофака, Лида Григорьева с химфака — наша главная певунья, знающая уйму студенческих и народных песен, Рита Митрофанова — однокурсница со стройфака. Выдумщик, живой и энергичный человек Тибо де Бриньоль, как иногда в шутку называли мы его. Ну и наша троица: Слава Хализов, Борис Бычков и я, Володя Шунин.

Вот какой состав собрал Игорь Дятлов для первого зимнего похода на Северный Урал в 1957 году.

Этому предшествовали испытательные и тренировочные походы «выходного дня», где отрабатывались способы и методы установки палатки, разжигания походного костра, вырабатывались умение ходить на лыжах с грузом за плечами, психологическая совместимость и чувство товарищества.

И, действительно, никто из нас не курил, в походах никогда не пили алкоголя, не матерились (даже в отсутствии девушек), не применяли крепких выражений круче кроме таких как «ё-моё», «матиас ракоши». И то это случалось в ситуациях, когда «утюг на ногу уронишь». Отношения были с высоким чувством товарищества. А личные симпатии или влюблённости (не без этого) никогда не выносились «на люди».

Прикидка 1957 года

Считаю, что без сведений о зимнем походе 1957 года мы мало что поймем в трагедии 1959 года. Сравнивать их — это разбираться в обстоятельствах походов, причем во втором случае некоторые вопросы отпадают сами собой.

Сделаю только одно примечание, касающееся именно ночных железнодорожных рейсов на север свердловской области. объясняется это очень просто: в составе каждого поезда были спецзаки — вагоны с заключенными и охраной. Поскольку лагерей на маршруте Свердловск — Ивдель было много, то, чтобы не привлекать особого взимания, заключенных выгружали на станциях в темноте, обычно — в конце состава. По-моему, первая разгрузка производилась уже в Верхотурье. Зрелище — почти из кинофильмов: встречала охрана с собаками, заключенные выскакивали на землю и тут же становились на колени или садились на корточки, и происходила их передача по документам от одной охраны к другой. Это — постоянное явление, вплоть до 90-х годов, когда лагерей поубавилось, но и теперь рейсы поездов из Екатеринбурга на север — ночные.

Оба дневника группы Дятлова фиксируют наличие зон по маршрутам, пусть и не акцентируют на этом внимания.

«Зимний поход группы Дятлова 1957 года
Шунин Владимир Львович
Гора Молебный камень. Зимний поход группы Дятлова по Северному Уралу в 1957 году
© Copyright: Шунин Владимир Львович, 2012
Свидетельство о публикации № 21205031477
http://www. proza. ru/2012/05/03/1477

Предисловие

Этот поход группы описываю более подробно только потому, что трагическая гибель туристов группы Дятлова произошла в этих же местах и в таких же зимних условиях.

Много версий и небылиц было придумано о причинах гибели. Поход в 1957 году был не легче, а, может быть, даже сложнее по нескольким причинам. Это был первый поход Дятлова по тем местам, а первым быть всегда труднее. На этом маршруте испытывались методы передвижения по глубокому снегу (1,5 — 2,0 м) с грузом до 50 килограмм; испытывались разные типы лыж и виды креплений, обувь и снаряжение; отрабатывались способы установки палатки, разжигания костра, режимов движения и отдыха группы, наиболее эффективные и менее трудоёмкие. Кроме того, на картах не было обозначено обилие лагерей заключённых, опоясавших север Урала между «населёнкой» и нетронутой тайгой. И мы об этом знали. Поэтому «буферная зона» вызвала определённые коррективы и трудности. Поход 1957 года нас многому научил.

* * *
Из отчёта Дятлова «По хребтам Уральским». Поход второй категории. Зима 1957 г.

МАРШРУТ

Маршрут группы указан на схеме 1.
Маршрут по дням указан в приложении 2.
Пройдено на лыжах 220км, совершено 10 ночёвок в полевых условиях (палатка).

ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ

Знакомство с природой и хозяйством Северного Урала.
Повышение спортивного мастерства и приобретение туристских навыков.
Выполнение заданий метеостанции (снегоизмерение).

ПОДГОТОВКА ГРУППЫ

Поход был задуман ещё осенью. Четыре больших воскресных похода определили состав участников. Собирались регулярно раз в неделю, ходили коллективно в кино, пели песни. Выбор трудного и интересного маршрута обязывал серьёзно и детально готовиться к походу. Шьём чехлы на ботинки, капюшоны к телогрейкам, конструируем печку.

СОСТАВ ГРУППЫ

1. Дятлов Игорь, II разряд, руководитель группы;
2. Трегубов Николай, II разряд, охотник;
3. Тибо-Бриньоль, II разряд;
4. Григорьева Лида, II разряд, культорг;
5. Колмогорова Зина, III разряд, санитар;
6. Ощепкова Нина, III разряд;
7. Хализов Слава, III разряд, завхоз;
8. Чубарев Женя, значок, ответственный за снаряжение;
9. Шунин Володя, значок, ответственный за дневник;
10. Русских Лиля, значок;
11. Бычков Борис, значок, ответственный за боевые листки;
12. Митрофанова Рита, значок, научная работа.

ОБЩИЙ ОБЗОР РАЙОНА ПУТЕШЕСТВИЯ

Территория северных районов Свердловской области известна русским уже в XIV веке. Заселение происходит лишь в XVIII веке. Здесь возникли первые рудники и заводы. До революции были большие сёла и призаводские посёлки, хотя численность населения в некоторых из них достигало нескольких тысяч человек (Надеждинск).

Полуночноё. Это — рабочий посёлок. Здесь добывают марганцевые и железные руды. Первое поселение — присланные для работы на золотых приисках крепостные крестьяне.

В лесах встречаются манси, занимающиеся в основном охотой и оленеводством. В январе и июле они ездят на нартах; к лету уходят на север в бесконечные просторы нетающих снегов. Урал в этих местах представляет собой ряд параллельных хребтов со сглаженными вершинами, среди которых поднимаются высшие точки (Чистоп-1295м, Молебный Камень-1296м, Ойкачахл и Ишерим).

Зимой и летом выпадает много осадков (толщина снежного покрова до 1,5- 2м). Морозы доходят до −40 градусов по Цельсию. Реки в верховьях быстрые, не замерзающие и зимой. Приуралье изобилует болотами, горелыми лесами. На хребтах сосны уступают место кедрам, ели, лиственнице.

За время путешествия очень хорошо познакомились с богатым животным миром этого края. Пусть не всех животных мы видели, но их следы о многом говорят! Долина Ивделя — это настоящее звериное царство. Иногда на одном месте столько следов, что трудно разобраться, где чьи. Особенно много здесь птицы: рябчики, тетерева, куропатки, глухари. Много и пушного зверя: куницы, белки, соболя, лис, горностая. Есть и крупные хищники: рыси и росомахи, которые отваживаются нападать даже на лосей. Медведи в это время спят, но, по рассказам местных, их тут тоже много. А вот волков сравнительно мало.

ДНЕВНИК

10.02.1957 г. Последний день сессии. Некоторые сдают экзамены, другие налаживают лыжи, запасают плёнки, подгоняют снаряжение. Ведь сегодня ночью поезд понесёт нас в дальние края!

11.02.1957 г. Ночь в дороге. Пересадка в Серове, до Полуночного поезд пойдёт через 6 часов. Посетили Серовский краеведческий музей, искренне поблагодарили экскурсовода музея Валю Мерзлякову. Снова в путь.

12.02.1957 г. Около двух часов ночи приезжаем в Полуночное — сравнительно небольшой рабочий посёлок. Имеются шахты, где добывают железные и марганцевые руды. Знакомимся с электростанцией посёлка, спускаемся в одну из шахт рудника. А вечером заводским автобусом едем на север, в Вижай.

13.02.1957 г. К нашему счастью, до Нового Вижая хорошая машинная дорога. Любуемся красотой природы этого края. Сейчас мы видим сказочный зимний лес, ели, занесённые снегом, изогнутые в виде арки берёзы. Дорога порой выходит на обрывистый берег Вижая, всё ближе к хребтам. Останавливаемся в посёлке Сотом (видимо, это и есть Новый Вижай). Это последний населённый пункт на нашем пути. Часто приходят жители посёлка, беседуем. Они относятся к нам очень сердечно.

14.02.1957 г. Подъём в 8 ч. утра, сбор рюкзаков, подгонка лыж и т. д. От посёлка идём по мансийской тропе (Азю330). Через три часа ходьбы — обеденный привал. Первый и последний раз разжигаем костёр во время обеда. (А в дальнейшем трёх грелок, наполненных какао ещё с утра, нам хватало для непродолжительного обеда). После обеда сворачиваем с тропы (Аз.260), попадаем в дикий бурелом. В последние дни выпало очень много рыхлого снега, направляющий проваливается по колено. Для большой группы (12 чел.) это не очень большое препятствие. В 17.30 останавливаемся на ночлег. Все активно принялись за устройство ночлега и в 22 часа легли спать. Оригинальнейшее изобретение — печка, спать было жарко, как на курорте.

15.02.1957 г. Первая ночёвка прошла успешно. Идём прежним маршрутом. Подъём. Дремучий бурелом сменяется горельником, идти по которому не легче. Перевал. Далеко на севере зубцы хребта Чистоп, впереди видно долину реки Тохты и белую вершину горы Б. Лайс. Около трёх часов дня обед. Тёплое какао из грелок, сухари, масло — вполне достаточно для непродолжительного обеда. Придерживаемся Аз.250 и выходим на мансийскую тропу. Останавливаемся в устье реки Тохты. Все мечтают увидеть манси. Куда ведёт тропа, встретимся ли мы с редкими жителями этого снежного края? В разведку идут Лида Григорьева и Коля Трегубов.

16.02.1957 г. Радостное чувство встречи с манси исчезло при виде их убогого жилища. В маленькой лесной избушке живёт человек восемь. Духота, полумрак, дым, двое больных. Зина с Лидой принялись лечить: ставят горчичники, моют марганцовкой язвы. Смазывают пенициллиновой мазью. Оставив половину наших лечебных запасов, двигаемся дальше. Тропа заворачивает на запад и идёт параллельно Вижаю. Ещё две юрты манси. Вот он — Вижай! С высокого берега хорошо видно белое русло реки с жёлтыми пятнами — это полыньи. Идти по нему было бы невозможно. За день прошли около 17 км. Сегодня санитарный день. Зина заставляет всех мыть ноги. Моет даже Славка Хализов в своей чашке.

17.02.1957 г. Оленья тропа идёт вдоль Вижая. Спуск. Как всегда, много «жертв»! И вот вдалеке показались желанные вершины — Молебный камень, Ойка-Чакур. Как мне хочется скорее оказаться у подножья этих гор, а ещё больше подняться на вершину! Иметь бы крылья! Кругом такое чудо, что не хватает даже слов, чтобы описать всю эту суровую красоту. Как беден мой язык! Даль! Даль! Как она зовёт и манит нас вперёд! Через пять километров тропа пересекает Вижай. Река в этом месте течёт почти на юг, тропа идёт под Аз240. Мелкий березняк, кусты, видимо болото.

Постоянно в подъём. Снова ель, кедры. Иногда выходим на большие поляны. Отсюда чудесный вид на Молебный. Тропа поворачивает на юг. Пройдя около шести километров от Вижая, сворачиваем с тропы (Аз320). Ночуем на склоне среди мрачных, высохших елей. Еловые дрова приносят массу неприятностей: трещат, дымят, стреляют. В трубе печки выделяется смола и скипидар, который капает, оставляя большие чёрные пятна.

18.02.1957 г. Вчерашняя разведка (Коля Тибо, Нина, Игорь) добралась до границы леса. Сегодня подъём на Молебный камень.
«До гребня по вчерашней лыжне добрались быстро. Там нас ждала неприятная новость — вершины не было видно и вообще ничего не было видно. Быстро „утеплились“. Ветер, облака, и мы среди них. Сердце наполнялось гордостью за человека — покорителя многих трудных загадок и не отгаданных сейчас ещё тайн. Огромные камни, снежные шапки, трещины, нагромождение камней — весь этот вид подавлял и внушал страх перед многовековой трудноизменяемой природой. Выстрел! Вершина взята! Все взволновано оглядываются, но кроме облаков ничего не видно. Пишем традиционную записку, не обнаружив других. Короткий обед и спуск обратно. Порой молочное покрывало, как бы внемля нашим просьбам, открывает нам картины, которые запоминаются на всю жизнь» — (Тибо).
Мы были не продуваемы. Капюшоны и варежки с нарукавниками с резинкой, а также ледоруб оказались очень полезными.

19.02.1957 г. Днёвка. Спим до обеда. Ночью выпал сырой снег, наша палатка обледенела, на скатах сосульки.

20.02.1957 г. Выходим на оленью тропу. За два дня её почти полностью занесло. Очень тепло и сыро. Чувствуется перевал — граница бассейнов Вишеры и Вижая — она же граница Европы и Азии. Все восхищаются дикой красотой окружающего нас леса. Вскоре тропа исчезла. Видимости никакой. Идём параллельно реке (Аз150), не теряя высоту. Идти по склону хребта лучше, чем по долине. Снег глубокий, но плотный, лучшая возможность ориентироваться, нет больших перепадов высот.

21.02.1957 г. За вчерашний день по Велсу прошли около 8 километров. Сегодня погода хорошая, иногда появляется солнце и в эти моменты лес, занесенный снегом, кажется сказочным. Исключительно плодотворно работают фотографы. Через час привал. Открытый склон, на котором мы расположились, даёт возможность обозреть наш весь путь по Велсу. Вдали среди облаков иногда появляется острая вершина Молебного камня. Белая. Высоко поднимаясь среди остальных гор и хребтов, очаровывает своим величием. По Велсу прошли 15 километров. Теперь на восток, к Ивделю (Аз120).
Перевал. Холод, ветер, пурга. Но всё же хорошо полюбоваться седым Уралом, его плоскими каменистыми хребтами. Снова спускаемся в декоративный сад, снова белые деревья и сугробы. Скорость 3-4 километра в час. Ночуем у самого истока Кула на крутом берегу. Сегодняшний день — один из самых ярких дней похода. Впереди ещё один перевал в долину Ивделя. Восьмая ночёвка в палатке.

22.02.1957 г. Придерживаемся прежнего азимута (Аз120). И вот Ивдель — маленький незастывающий ручеёк. Впереди — цепь хребтов, разделённых долиной Ивделя. Перевалили через один, к вечеру выходим на Ивдель. Здесь он пересекает хребет Хоза-Тумп.

23.02.1957 г. Настроение бодрое. По всем предположениям сегодня должны выйти к зимовьям или избам на Ивделе. Последний подъём, срезаем петлю и длинный спуск до самого Ивделя. Лоси, росомахи, рыси проторили множество тропок по реке, по которым идти значительно легче, чем по целине. Последняя ночёвка в палатке.

24.02.1957 г. Утро сегодня было радостное, особенно для тех, кто любит порубать. Варили лосятину, которую вчера добыли у манси. Он убил трёхгодовалого бычка, по следу которого мы шли по реке. Идём по лыжне, и через пять часов доходим до плотинки (это 20 километров). Здесь изба. Плотина используется для задержания весенних вод для летнего сплава леса. Ещё 10 километров — и перед нами Северный 3-ий. Здесь проводилась разведка, нашли железо, будет рудник, а сейчас пустующий посёлок. Мы разместились в одном из пустых домов. Затопили печь. Готовили ужин. Это первая ночёвка под крышей после десяти в палатке.

25.02.1957 г. Последний переход (45 километров) до города Ивдель. Проходим селения Юртище, Преображенку. Последние километры идём пешком, надоело скользить по лошадиной дороге.
Ивдель — довольно большой город с преобладанием одноэтажных домов. Вокзал оказался на противоположной стороне города. И вот поезд, едем домой.
«Мы прошли большой, трудный путь, видели много, узнали друг друга, ещё раз убедились в силе дружбы. В силе стремления к цели» (Нина Ощепкова)".

Обратим еще внимание на «сходимость» состава групп Дятлова — незнакомых людей в ней не было до рокового 1959 года.

И еще: в походе 1959 года (предположительно) пройдено расстояние в четыре раза меньше, чем в 1957 году.

Далее еще нужно обратить внимание на более трудный поход студентов УПИ (группа Согрина) на Приполярный Урал в том же январе-феврале 1959 года. В рассказе о нем объяснено психологическое состояние членов группы и опасное их положение. В общем-то это касается и похода группы Шумкова (Свердловский пединститут) на Чистоп в то же время и почти в те же места. Еще в студеную реку.

Я пишу об этом только потому, что из почти полутора десятков тургрупп на севере Урала, прошедших свои маршруты без особых потерь, только группа Дятлова попала в трагедийные обстельства практически в начале похода по не выясненной до сих пор, более чем через полвека, причине.

Продолжение 2